— Что заставляет Вас думать, что я готов торговать своими акциями? — его взгляд метнулся ко мне, губы сжались в тонкую линию. — Ваша дочь натолкнула Вас на мысль, что есть какой-то способ убедить меня?

— Я не делала ничего подобного, — от такого обвинения я ощетинилась.

Тимур поворачивает ко мне голову. Его глаза холодные и отстраненные. Так не похоже на того страстного мужчину, которого я видела и не один раз.

— И ты ожидаешь, что я поверю в это? Ну же, Ева, мы с вами хорошо осведомлены о Ваших особых… навыках манипулирования.

— Что здесь происходит? — вмешался отец, переводя взгляд с меня на Тимура.

Делаю глубокий вдох. Я знала, что Тимур дразнит меня, пытаясь вывезти из себя. Но я не доставлю ему такого удовольствия.

— Ничего страшного, папа.

Тимур усмехается. Звук был одновременно горьким и веселым.

— Лгунья.

Одно-единственное слово заставило меня стиснуть зубы и впиться ногтями в свои ладони. Я не могла позволить себе потерять самообладание.

— Верьте, во что хотите, Тимур Львович, — пожимаю плечами, изображая безразличие. — В конце концов, я не могу контролировать Ваши мысли.

Его глаза сужаются. Часы в кабинете тикали, пока он наблюдал за мной, секунды, когда я не отрывала взгляда от окна напротив, молясь о каком-нибудь вмешательстве.

— Я не заинтересован в продаже, — Тимур, наконец, обратился к отцу. — Скорее, я намерен в полной мере участвовать во всех аспектах управления этим бизнесом в качестве основного акционера. Вам лучше привыкнуть к этому.

Отец ударяет кулаками по столу, гнев исходит от него волнами.

— Вы ни черта не знаете о ведении этого бизнеса. Как ты смеешь появляться ниоткуда и пытаться оказывать давление на мой бизнес?

— Отец… — встревожено вскакиваю на ноги и подхожу к его креслу. — В этом нет необходимости. Я уверена, что можно достичь какой-то договоренности на взаимовыгодных условиях.

Брови Тимура насмешливо приподнимаются:

— И что Вы подразумеваете под «взаимовыгодными» условиями, Ева Романовна? Что Вы можете предложить? Себя?

— Я предупреждаю Вас, Тимур Львович. Следите за своим языком в присутствии моей дочери, — отец сжимает кулаки. — Так не следует разговаривать с женщиной.

Тимур был непримирим. Он бросает взгляд на часы и наклоняется вперед.

— Приношу извинения, — эти слова были насмешкой.

Мужчина встает, поправляя пиджак.

— А теперь мне нужно идти на важную встречу.

Энгберг, не дожидаясь ответа, просто выходит из кабинета. Рычу и спешу за ним. Хотелось убить его за такое высокомерие. Догоняю Тимура в лифте, шагнув в закрытое пространство перед тем, как двери успевают закрыться.

— Ты ублюдок! — рычу, приближаясь к нему, сверкая глазами от ярости. — Как ты смеешь?

Он уставился на меня сверху вниз, выражение его лица оставалось жестким.

— Как я смею, что, Ева?

— Оскорблять меня таким образом! — ткнула пальцем ему в грудь. — Я не знаю, в чем твоя проблема, Тимур, но ты должен прекратить это. Да, я совершила ошибку, не рассказав тебе о своем брате, но серьезно? Я извинилась. Просто смирись с этим.

— О, я отпустил это. Именно ты заговорила сейчас об этом, не так ли, карамелька?

— Это потому, что ты продолжаешь вести себя как придурок! — чуть ли не взвизгиваю от разочарования. — Послушай, Тимур, — попыталась снова, выдыхая, — я сожалею обо всем. О Софи, о Марке, просто обо всем. Оставь моего отца в покое, пожалуйста. Он нездоров, и все это напряжение совсем не идет ему на пользу. Если ты хочешь продолжить делать больно мне, тогда ладно. Делай все, что в твоих силах, но не впутывай в это моего отца и его компанию.

— Возвращайся к отцу, Ева, — вздох покидает губы Тимур. — Я не стремлюсь разрушить компанию, и я сказал тебе в прошлый раз, что все кончено. Я закончил с тобой.

Эти слова глубоко ранят. Значит, он переспал со мной и выбросил, как испорченную тряпку? Как предсказуемо для него – мстить таким образом.

— Вот твой план? Трахнуть и бросить?

Челюсть Тимура напрягается, и он на мгновение отводит взгляд.

— Верь, во что хочешь, Ева.

— Тогда что это было с Марком? Почему ты вел себя так ревниво и даже ударил его, если я была просто случайной женщиной в твоей постели?

— Назовем это моментом слабости, — Тимур одаривает меня мрачной улыбкой. — Ты была очень горячей в постели и, признаюсь, я хотел бы повторения, — улыбка исчезает, сменившись холодным взглядом, — но теперь со всем этим покончено.

Двери лифта открываются на первом этаже. Я недоверчиво уставилась на Тимура, его слова почему-то причинили непостижимую боль.

— Ты действительно мудак, — шепчу, ненавидя то, как разбито звучит мой голос, какой уязвимой я чувствовала себя. — Мерзкий мудак.