Настроение поднялось, и такая по-юному счастливая, чистая, с распущенными волосами, в своем домашнем халатике она вышла в столовую. Она была уверена, что дома никого нет, и была очень удивлена, увидев Владимира Давидовича. Он сидел в кресле, закинув ногу за ногу, и читал газету. При появлении Гали отложил газету, встал, кашлянул, значительно посмотрел на нее. Владимир Давидович был с самого утра в лучшем темно-сером костюме, синей рубашке и сером галстуке с красной, идущей наискось полоской.

— Вы дома? — с искренней радостью спросила Галя.

— Как видишь, — усмехнулся Владимир Давидович, все так же значительно глядя на Галю. — Не посчитай это пошлым комплиментом, но сегодня ты особенно хороша.

— Мне приятно, даже если это лесть, — смеясь сказала Галя.

Глаза ее светились все тем же особенным голубым светом, который появлялся, когда у нее было очень хорошо на душе. Она поняла, что ее ждет сюрприз, и не ошиблась. Владимир Давидович преподнес ей букет белых и алых роз. «Это от Ирины Николаевны и от меня», — торжественно произнес он. И, почему-то слегка смущаясь, протянул небольшую коробочку.

Галя сняла упаковку. Это были дорогие французские духи. Она как девочка подпрыгнула, обняла свободной рукой Владимира Давидовича за шею и поцеловала в гладко выбритую щеку.

Галя быстро переоделась у себя и вновь появилась перед Владимиром Давидовичем. На этот раз нарядная, праздничная.

Владимир Давидович по-прежнему не отрывал от Гали восхищенного взгляда.

— Могла бы я стать актрисой? — посмеиваясь, спросила Галя, покружившись на носочках перед Владимиром Давидовичем.

— Да, конечно, — серьезно сказал Владимир Давидович. — Но полного удовлетворения от этого ты бы не получила. Призвание и талант — вот две вещи, без которых нельзя стать настоящим артистом. Искусство без таланта подобно мертвому дереву.

«Нет, какой все-таки педант, — с легким сожалением подумала Галя, — все принимает за чистую монету, не поддержал шутливой игры».

— Вы вынесли мне слишком суровый приговор, — сказала Галя. — Откуда вы знаете, может быть, я не такая уж бесталанная?

— Извини, бога ради, — смутился Владимир Давидович, — я не хотел тебя обидеть. Возможно, в тебе действительно есть талант. Ты просто не могла себя проявить. Оскар Уайльд метко заметил, что не всякого, кого люди считают глупцом, считают глупцом и боги… — Владимир Давидович сделал протестующий жест рукой, — нет-нет, я не имею тебя в виду. Перефразируя Уайльда, можно сказать, что не всякого, кого люди считают бесталанным, считают бесталанным и боги. Тебе ясно? То-то же.

Они вместе позавтракали. Владимир Давидович держался, как всегда, церемонно. И в то же время, Галя это чувствовала, сердечней, чем когда бы то ни было. Он рассказал не без юмора об отчаянных маневрах двух стареющих примадонн, воюющих за роль юной героини в новом спектакле. «Ни один человек не рискует стать у них на пути», — с усмешкой закончил Владимир Давидович.

— В такой ситуации я тоже не уступила бы без боя, — сказала Галя.

— Для каждой из них эта роль — не только признание, но и что-то большее, — сочувственно сказал Владимир Давидович.

— Мне пора. — Галя поднялась из-за стола.

Владимир Давидович тоже встал, протянул руку к Галиной щеке, легонько потрепал ее:

— Будь умницей!

В конце дня в клубе санатория состоялось общее профсоюзно-производственное собрание.

Галя пришла минут за десять до начала. Знакомые и незнакомые ей люди приветливо здоровались с ней, спрашивали, нравится ли ей здесь, как работается. Галя поняла, что ее знают больше, чем ей кажется. В этих мимолетных вопросах она почувствовала дружеское участие.

Собрание затянулось, а когда закончилось, все вдруг заторопились по домам, зал быстро опустел. Галя зашла в библиотеку одеться и взять сумку. На улице было уже темно. Неподалеку от выхода с ней словно бы невзначай встретился Олег Павлович и попросил разрешения проводить.

— Нам в одну сторону, — пояснил он.

— Вы очень хорошо выступили, — сказала она. — Горячо, искренне.

— Спасибо, — с явным удовольствием сказал Олег Павлович. — Мне особенно приятно слышать это от вас. Вы не представляете, как трудно здесь работать. Прежний главврач распустил всех. Порядка нет. Люди разленились, тянут все, что плохо лежит. Возьмите этот случай с посудомойкой, что обсуждали сегодня. Спокойно несла домой целую кастрюлю мяса. И, надо полагать, не в первый раз.

— А все-таки мне ее жалко, — сказала Галя. — У нее двое детей. Она так плакала, просила простить ее.

— Что поделаешь, — сказал Олег Павлович. — Все плачут, когда попадаются с поличным. А прости мы ее — все будет продолжаться по-прежнему. Во имя всех приходится быть твердым. Иначе все становится фарсом. Люди перестают верить словам, перестают уважать порядок. Вы ее жалеете, а она не жалела тех, у кого украла…

Олег Павлович говорил с неподдельной горечью, болью. Это понравилось Гале.