— Мотри, — сказал, умильно хихикая, Тимохин, тыкая пальцем в ползущую по спинке скамьи букашку. — Такая козявка, а тоже куда-то лезет, что-то ей надо. Сравни с домом и обрати внимание, как велик мир и какая она маленькая, глупая… А ведь и мы — посади нас рядом с горой — тоже козявки. Просто страшно становится, какие мы ничтожные…

— Ну, это ты брось, — одернул его Дергачев. — Человек — царь природы. Пойдем в бар. В долг у подлеца Сашки попросим.

— Ну его к лешему! Там музыка лезет в уши из всех щелей. Я сразу глохну.

— Так и будем сидеть? — спросил Дергачев.

— А давай, брат, в кино сходим, — предложил Тимохин и выжидающе ощерил свои зубы. — Американский фильм — «Травиата».

Дергачев с жалостью посмотрел на приятеля:

— Ну насмешил, в кино… Не люблю я этих комедий. Я их и без кино в жизни насмотрелся. — И он зычно хохотнул.

Кузя поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел в тень.

— Во-первых, это не комедия, а оперетта, — возразил Тимохин. — А может, даже опера. Точно, конечно, не знаю. Но не комедия. По-моему, в опере кто-нибудь обязательно отдает концы, а в оперетте — женится.

— Может быть, — охотно согласился Дергачев. — Я ни одной оперы не видел, кроме, конечно, нашего уполномоченного опера, и, как видишь, ничего, пока жив… Ты лучше придумай, где достать бутылку.

Худое, узкое лицо Тимохина оживила хитроватая улыбка, глаза заблестели:

— Я тут был в школе на днях, из-за Витьки вызывали. Зашел, значит, в один кабинет, по биологии, там в шкафу у них разные штуки в банках. Витька сказал, что это вроде бы заспиртованные экспонаты. Соображаешь?

— Соображаю, — раздумчиво протянул Дергачев. — В школе сегодня выходной. Следовательно…

— Вот именно — следовательно, — подхватил Тимохин, влюбленно глядя на приятеля. — Следовательно — это наш шанс…

— И его упустить нельзя! — твердо закончил Дергачев.

Уже через час Дергачев отвинчивал крышку литровой банки, внутри которой в какой-то жидкости плавали две ящерицы. Открыв банку, он поднес ее к своему носу, принюхался, как нюхают цветы, и блаженно закатил глаза.

— Именно то, что надо, — объявил он, поднимая взгляд на терпеливо стоящего рядом Тимохина. — Чистый спирт. Беги за стаканом.

— Он здесь! — весело сказал Тимохин, вытаскивая из кармана брюк стограммовый граненый стаканчик.

Они расположились прямо на траве в палисаднике за школой. Подальше от чужих глаз. Сюда же вслед за приятелями притащился и уселся поодаль под яблоней с серыми от пыли листьями Кузя. Он считал себя хотя и не полноценным, но все же членом их компании. Он повиливал рыжим прутиком хвоста и блестящими глазами неотрывно наблюдал за приготовлениями к пиршеству.

— Хорошо Кузе, — рассуждал Дергачев, расправляя на траве мятую газету и укладывая на нее нехитрую снедь — несколько помидоров, крупный, желтоватый, загнутый вбок огурец, пучочек зеленого лука и кусок вареной колбасы. — Никаких культурных запросов, никаких забот. Ну, бросят ему колбаски — он и доволен. На работу его не гонят, спит от пуза. Подруг сколько хочешь! Выбирай любую, по вкусу. И главное — никакой ответственности.

— Главное, живет без спешки, — сказал Тимохин. — Сосед мой Толик, да ты знаешь его, хотел все успеть, торопился жить. Вот и загнулся раньше срока.

Дергачев наполнил стаканчик жидкостью из банки и поднес его Тимохину. Ящериц он предварительно достал палочкой из банки и, брезгливо морщась, бросил в траву. Тотчас к ним подбежал Кузя, понюхал, фыркнул и вернулся на прежнее место.

— Тяни! Не боись! — сказал Дергачев, ободряюще кивнув Тимохину.

Тот бережно, чтобы не расплескать, принял из пальцев Дергачева стаканчик, понюхал его, и вдруг в его плутовских глазах мелькнуло сомнение. Он поставил стаканчик на газету.

— Чего-то я вдруг припомнил, — заговорил он. — Когда я по вербовке работал на Востоке, увидели там однажды мужики бочку со спиртом. Отлили себе ведро. Сразу пить побоялись — вдруг не то. Решили дать опробовать одной старухе — сторожихе. Все равно ей, мол, пожила свое, хватит. Спрашивают: «Бабка, выпить хочешь?» Она: «Давай!» Поднесли ей стакан — жалко, что ли? Бабка выпила. Они отошли, а минут через десять вернулись. Бабка поет во весь голос, рот до ушей. Все, значит, в порядке. Сели и выдули все ведро. И кранты бригаде. Вместе с бабкой.

— Волков бояться — в лес не ходить, — недовольно сказал Дергачев. Ему не терпелось выпить. — Ты эти сказки кому-нибудь расскажи. Не хочешь — я начну. — И он потянулся растопыренными клешнями пальцев к стаканчику.

— А давай Кузе дадим, — предложил Тимохин. — И тогда будем спокойны. Пусть первый попробует. Что ему сдеется?

— Ну давай, если ты такой опасливый, — неохотно согласился Дергачев.

Они подманили доверчивого Кузю кусочком колбасы, схватили его, и только Тимохин собрался влить в его насильно раздвинутую толстыми пальцами Дергачева пасть жидкость из стаканчика, как перепуганный Кузя сильно дернулся. Дергачев от неожиданности выпустил его, при этом часть жидкости из стаканчика выплеснулась на морду собаки. Кузя, чихая и фыркая, отскочил на порядочное расстояние и несколько раз обиженно тявкнул на приятелей, разочарованно наблюдавших за ним. Они попробовали вновь прельстить его колбасой, но безуспешно. Тогда приятели попытались изловить собачонку. Кузя с громким лаем носился вокруг, но в руки не давался. В конце концов им надоело гоняться за ним, и тогда они вспомнили о Барсике — толстом, ленивом коте, который лежал на боку в траве недалеко от их дома, откинув назад голову с остекленелыми полуприкрытыми глазами. «Барсик, Барсик!» — лицемерно-ласково позвал Тимохин, но кот даже не шелохнулся. Тимохин легонько подтолкнул его ногой, на что Барсик отреагировал, как мешок с песком. Тимохин опустился на колени рядом с ним и поднял за ухо его голову.