Режиссер вдруг как-то весь съежился, стал мять в руках бобровую шапку.

– Да особенно хвалиться нам нечем, - с сожалением ответил он.

– Но все же!..

– В репертуаре театра старые пьесы. Возможно, вы их знаете. Это "Павел Первый" Мережковского, "Возчик Геншель" Гауптмана, "Гувернер" Дьяченко. Готовим к постановке "Первую муху" и "Хамку", но...
– режиссер настороженно посмотрел на Кирова, - но вряд ли их придется ставить, они малосозвучны эпохе.

– Только ли "Первая муха" и "Хамка"?.. Названия-то какие! насмешливо сказал Киров, покачав головой.
– А "Павел Первый"? А "Гувернер"?.. Те ли это пьесы, которые сейчас нужны народу?

– Нет!
– в унисон ответили режиссер и актеры.

– Хорошо, - сказал Киров, - тогда давайте подумаем вот над чем: что мы можем дать нашему новому зрителю? Ведь в театр теперь придет народ!

– Пьес нет!
– развел руками режиссер.

– А Горький? Горького, надеюсь, хорошо знаете?

– Даже ставили!

– Что, например?

– "На дне". И "Враги"!

– Даже - "Враги"?.. Это делает честь вашему театру...

– Да, да, ставили пьесу "Враги". Это было осенью прошлого года. Я, например, играл Левшина!
– не без гордости сказал режиссер.
– Но постановка тогда носила экспериментальный характер.

Киров отложил кисет с трубкой, вытащил из ящика письменного стола экземпляр горьковской пьесы, которую хранил, мечтая когда-нибудь настоять на ее постановке.

– Мне кажется, вашему театру в первую очередь надо взяться за возобновление "Врагов", а может быть - за новую постановку.
– Киров перелистал тоненькую книжку, которую держал в руках.
– Я не знаю другой пьесы, где бы с такой реалистической силой была показана борьба двух миров и неизбежность социалистической революции. Понятно, такая пьеса не могла увидеть свет рампы при царизме, она была запрещенной для постановки. Но теперь мы обязаны дать народу эту бесценную горьковскую пьесу. Вы посмотрите, какие мудрые слова произносит Левшин: "Пожили мы в темноте беззаконья, довольно! Теперь сами загорелись - не погасишь! Не погасите нас никаким страхом, не погасите!"

Один из актеров вдруг воскликнул:

– А театр? Ведь театр-то закрыт? Где же мы будем играть?

– Вы готовьте пьесу, - сказал Киров.
– Это пока можно делать и дома. На постановку у вас, при хорошей работе, уйдет месяц-другой. За это время мы подлечим больных красноармейцев, подыщем под госпиталь другое помещение и, как только спектакль будет готов, освободим театр. Да и тиф, я уверен, к тому времени пойдет на убыль.

– Что бы вы нам еще порекомендовали, товарищ Киров, для постановки? спросил режиссер.
– Для перспективы, так сказать...

– Почему бы вам не ставить пьесы Островского? Почему бы не сыграть "Власть тьмы" Льва Толстого? Эту пьесу я смотрел в постановке Передвижного театра лет семь тому назад во Владикавказе и надолго сохранил ее в памяти... Почему бы вам не сыграть "Горе от ума" Грибоедова, "Ревизора" Гоголя, "Бориса Годунова" Пушкина?.. А пьесы Чехова? Что может быть совершеннее этих пьес?

Киров говорил о будущем, о том решительном сдвиге, который должен произойти на нашей новой, советской сцене.

– К вам в зрительный зал теперь придут другие люди, - сказал он. Они придут в театр не для пустого времяпрепровождения, не для легкой забавы, полезной для пищеварения, а для того, чтобы увидеть правду жизни и научиться за нее бороться.

– Скажите, товарищ председатель ревкома... Не причастны ли вы сами к театру?
– У режиссера, кажется, блеснула какая-то догадка. Он испытующе посмотрел Кирову в глаза.

Причастен ли?.. Киров не сразу нашелся что ответить. Как всегда, когда разговор заходил о театре, он смущался, испытывал сильное душевное волнение.

Сергей Миронович мог бы рассказать сидящим в кабинете актерам о том, как совместно с другими заключенными лет восемь назад он ставил пьесу М. Горького "На дне" в томской тюрьме, где, кстати, также по его инициативе выходил нелегальный рукописный журнал "Тюрьма".

Мог бы рассказать о своем, правда небольшом, драматургическом опыте работе над сатирической пьесой, в которой он высмеивал деятельность новоиспеченного депутата Государственной думы, купца первой гильдии Максима Рогожина, простоту нравов в политической жизни страны. Пьеса эта была начата в тюрьме, закончить ее там он не успел, потом не мог выбрать свободного времени: заедала газетная работа, надо было с этими "деятелями" Думы бороться на страницах "Терека"... Друзья, которым он читал отдельные сцены из пьесы, высоко отзывались о них, говорили о его незаурядном художественном таланте... А вскоре началась война, другие темы и проблемы становились злобой дня...