По направлению к кремлю как раз шла какая-то пехотная часть.

– Может быть, это мятежники идут?
– пошутил Киров.

– Ну, что ты!..
– Чугунов вздрогнул, нырнул в темноту, вернулся. Идут моряки Ульянцева Тимофея Ивановича.

– Нехорошо получается, - сказал Киров.
– Золотой народ, а заставляем в таком мраке грязь месить. Я бы на твоем месте поступил иначе: зажег бы все фонари и части гарнизона повел бы в кремль с духовым оркестром, под бой барабанов! От одного этого у многих белогвардейцев затряслись бы поджилки. Что, не так?.. Ведь мы законная рабоче-крестьянская власть, а устраиваем какую-то тайную вечерю.

Чугунов не ответил. Он думал.

В проходной кремля начальник караула раскрыл тетрадь и доложил Чугунову о прошедших частях гарнизона.

В кремле уже находились Сводный Коммунистический отряд Аристова, отряд Нефедова, отряд Командных курсов.

– Усилить охрану на башнях и глядеть в оба!
– приказал Чугунов и повел Кирова через кремлевский двор в свою временную резиденцию. Подумав над словами Кирова, сказал: - В следующий раз я так и сделаю, как ты советуешь.

– Как именно?
– не понял Киров.

– Части гарнизона поведу в кремль при фонарях и с духовым оркестром.

Киров рассмеялся:

– Ты что думаешь, мы все время только и будем заниматься тем, что усмирять мятежников? Нет, на этот раз, если они выступят, навсегда отобьем охоту восставать против Советской власти.

Они поднялись наверх, прошли длинный коридор.

В приемной губвоенкома было людно и шумно. Здесь собрались командиры и комиссары частей и отрядов, вызванные на совет штаба обороны.

Чугунов провел Кирова в свой кабинет.

Развернув на столе карту города, он сходил за чаем, достал из шкафчика коробку леденцов.

– Выпей чайку и немного отдохни. Соберутся на совет штаба, потом не скоро всех разгонишь, - посоветовал он Кирову.

– Спасибо, Петр Петрович, - поблагодарил Сергей Миронович.
– Сам бы тоже отдохнул, выглядишь... неважнецки.

– Да, мне все говорят об этом в последнее время, - горестно вздохнул Чугунов.
– Да что тут поделаешь?.. Чахотка!.. Кашель замучил!.. Я ведь, дорогой товарищ Киров, нажил эту проклятую болезнь в бондарных мастерских Форпоста. Подростком начал работать у всяких там тишечкиных, горюновых, заваруевых... Известные на Форпосте кровососы... С утра до вечера только и знаешь - пилишь, строгаешь, гнешь дубовую клепку, вяжешь обручи, сбиваешь упругие, как мячи, жировые и икорные бочки, заливную "посуду"... Хозяевам одна прибыль, а работникам - чахотка... Так-то!..
– Чугунов грустно посмотрел на Кирова.
– Но ничего!.. Все это даром не прошло. Я всю эту капиталистическую механику понял, будучи еще подмастерьем. В партию ведь я вступил еще в пятом году...

Чугунов ушел, старательно прикрыв за собой массивную дверь. Почему-то он страшно разволновался, вот так, ни с того ни с сего, поведав Кирову о своей жизни!.. Человек он был суровый и жалеть себя не любил, да и не умел...

Он прошел в конец коридора, где в одной из пустующих комнат была устроена небольшая мастерская. Чугунов открыл дверь, на него пахнуло холодом. Стекла были покрыты инеем. Несмотря на это, он снял шинель и принялся было строгать доску, но руки не слушались его, коченели от холода. Тогда Чугунов отложил рубанок, открыл тумбочку и, похлопав в ладоши, достал бутылку с остатками спирта, налил себе полкружки и, запрокинув голову, одним махом опорожнил ее... На какое-то мгновение у него перехватило дыхание, брызнули слезы...

Потом он успокоился и ровненько выстрогал доску, положенную на верстак. Бондарное и столярное дело Чугунов любил горячей любовью рабочего человека, с детства привыкшего к труду. Вот уж второй год он был губернским военным комиссаром. Нелегкая работа выпала Чугунову: пришлось создавать совершенно новые военные органы, налаживать мобилизационную работу, формировать команды, подразделения и целые воинские части, заботиться об обеспечении их командирами, оружием, продовольствием, транспортом и техникой. В условиях гражданской войны это были трудные задачи... А он почти каждый день, когда ему удавалось, час-другой пропадал у себя в мастерской. Без физического труда Чугунов не мыслил своей жизни. Не потому ли в Астрахани он был одним из самых грозных людей для врага! Для тунеядцев и бездельников! Для буржуазии! В тиши мастерской, за работой, он отдыхал от служебных забот и волнений, собирался с мыслями, принимал решения.

Любил запах стружки, шуршание стружки под ногами.

После просторных, светлых и теплых комнат ревкома в кремле было холодно и неуютно. Все здесь выглядело непривычно. Давили тяжелые своды. Окна напоминали бойницы. Вместо письменного стола посреди комнаты стоял дубовый стол на тридцать - сорок человек, за которым, наверное, пировало не одно поколение кремлевских обитателей; вместо настольной лампы с абажуром горели толстые, перевитые золотой ниткой церковные свечи в массивных подсвечниках.

Налив чаю в кружку, Киров прошелся по кабинету. Постучал кулаком по стене. Стена была беззвучна, как гранит.

Дверь приоткрылась. Вошел командир Н-ского полка Савва Ионов.

– Могли бы вы, товарищ Киров, уделить мне несколько минут перед советом?..

– Прошу!
– Киров поздоровался.
– Только учтите, скоро начнется совет.

Ионов сел, закинул ногу на ногу, оперся руками на эфес шашки.

– Я вас не задержу...
– По его лицу скользнула саркастическая улыбка.
– А совсем еще недавно у всех находилось время для Ионова! Каждый считал за честь поговорить с Ионовым!.. Только с недавних пор, а точнее после создания ревкома, отношение к Ионову изменилось. Никто с ним не поговорит, не спросит совета. А ведь я боевой командир! На фронте командовал ротой. Трижды ранен. Имею награды...