– Какая заботливая сестра!
– Буйнакский был восхищен.

– Да, она ко мне проявляет большое внимание. Просто трогательно! И эту салфетку, и эту голубую розетку, уверен, она принесла из дома. Где их взять в госпитале?
– Лещинский попробовал суп.
– Отличный суп!

– Ну, не будем тебе мешать.
– Киров помахал фуражкой.
– И нам, пожалуй, время обедать.

И они вышли из палаты.

На улице Буйнакский сказал:

– До твоего прихода Оскар прочел мне отрывки из неоконченной поэмы. Тебе читал? Не думал, что он такой способный поэт.

– Отрывки эти я знаю. Пишет Оскар образно и лаконично. Но этого еще недостаточно, Уллубий, - ответил Киров.
– Нужны большие человеческие характеры, большие страсти, когда человек берется писать о нашем грозном времени. Всего этого в написанных кусках пока нет. При серьезной работе вещь у него может получиться. Но для этого нашему Оскару надо как можно скорее избавиться от влияния символистов и вообще декадентов. Нельзя заумными образами писать эпическую поэму. Все это я ему высказал. Может быть, даже с излишней резкостью. Хотя, по правде сказать, мои познания в области поэзии более чем скромные. Я сужу о ней как рядовой читатель.

Буйнакский поверх пенсне посмотрел на Кирова:

– Ну, не такой уж рядовой!
– И он рассмеялся.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В дежурной комнате Кауфман чуть не задохнулась от смеха.

Как долго она мучилась, чтобы узнать, кто этот таинственный больной по фамилии Лещинский. Сколько было догадок, предположений! Нигде не работает, а какой почет: отдельная палата, усиленное питание! Сам Киров навещает его через день!

Кто он?

Она подолгу простаивала у двери палаты, прислушиваясь то к бормотанию Лещинского, когда он бредил, то к песням, которые он пел, когда чувствовал себя лучше и пытался ходить по палате. Пел он много и хорошо. Любил романсы. Часто по-французски пел песни Беранже.

Кто он?

Разгадка наступила неожиданно, сегодня, когда к Лещинскому пришел Уллубий Буйнакский. Кауфман не раз видела Буйнакского в Военном комиссариате, когда он проездом в Царицын готовил в Астрахани транспорт оружия для Дагестана. "Но ведь это было в июле прошлого года, перед августовским мятежом, - думала она.
– Как же он вновь очутился в Астрахани, когда Дагестан отрезан от России армией Деникина? Что может быть общего между Буйнакским и Лещинским?.."

Она взяла поднос с обедом и встала у двери палаты. Это - на всякий случай, оправдание хорошее: не решается войти к больному, у больного посетитель, они о чем-то разговаривают и спорят. Так она подслушала весь разговор Буйнакского с Лещинским.

Когда Кауфман увидела в окно Кирова, она ушла в дежурную комнату сестер, дождалась, когда он пройдет в палату, снова взяла поднос и встала у двери. Сомнений больше не могло быть: Лещинский - подпольный работник, вместе с Буйнакским он собирается в Дагестан.

В седьмом часу вечера Кауфман пришла домой. Ее ждала записка от мадам Сильвии. Кауфман приглашали на лото. Она обрадовалась и тут же стала переодеваться.

Муж, придя с работы, готовил в кухне обед. Две дочери - одна одиннадцати, другая тринадцати лет - мыли посуду.

– Может быть, сегодня побудешь дома?
– спросил муж.

– Нет, мне надо идти по срочному делу, - ответила Кауфман.

– Интересно, когда у тебя закончатся эти "срочные дела"?..

– Опять недовольны!
– возмутилась Кауфман.
– И чем вы недовольны? Другие мечтают о куске хлеба - у вас есть даже икра!
– Она с презрением посмотрела на мужа.
– Что вам еще надо, что?

– Внимание к дому, к детям, - сдерживая гнев, сказал муж.

– Этого у меня не было, нет и не будет!
– закричала она.
– Вы понимаете - нет, нет, нет!
– Она разрыдалась.

Девочки переглянулись и с сожалением посмотрели на мать. Она для них была словно чужая.

– И зачем люди женятся? Обзаводятся семьей?
– сквозь всхлипывания говорила Кауфман.
– Прислуживай мужу и детям, вечно заботься, стирай, стряпай для них... Тоска! А если я рождена не для этого, а для других дел? Более высоких и значительных?..

– Не надо было выходить замуж!
– уже спокойно сказал муж.

– Ну, сделала глупость, так вы что, всю жизнь за это меня будете казнить?

– Нет. Мы уйдем от тебя. Казни себя сама.
– Он кивнул дочерям, и они вышли из кухни...

Через некоторое время, забыв о семейной ссоре, в самом хорошем расположении духа Кауфман шла по Московской. У губкома навстречу ей попался помощник коменданта гарнизона Иван Бондарев, известный в Астрахани как человек особого "ндрава". Он шел из ревкома. Бондарев отличался тем, что никогда не здоровался первым. Увидев помощника коменданта гарнизона, Кауфман весело приветствовала его.