Киров молча кивнул головой, ему все это хорошо было известно, - он не одну ночь просидел вместе с Мехоношиным над картой, думая примерно о том же самом, о чем говорил сейчас Иван Макарович Боронин.

– Слушай дальше. Из всех этих трех направлений самое удобное для кадета - калмыцкие степи. У Деникина много конницы. Ты спросишь: "Почему калмыцкие степи?" Во-первых, потому, что основные силы белых находятся на Северном Кавказе, во-вторых, потому, что в калмыцких степях большой простор для маневрирования и действий конницы.

Киров снова молча кивнул головой.

– Раз ты со всем согласен, тогда слушай дальше!..
– Боронин положил свою тяжелую руку на колено Кирова.
– Астрахань надо обезопасить еще на дальних подступах. В степи у нас тоже будут большие возможности для маневрирования. Надо создать "конный щит" где-нибудь у побережья: собрать всю конницу в кулак!

Киров опять кивнул головой, сказал:

– Абсолютно правильно.

– Ничего не понимаю!
– Боронин бросил карту на стол, вскочил и, звеня шпорами и саблей, забегал по палатке.
– Как же правильно, когда в штабе говорят "неправильно", когда противника ожидают не со стороны степи, а от Гурьева - Джамбая - Красного Яра?

– Я знал твой план. В штабе же могли ошибиться!
– сказал Киров, с интересом наблюдая за Борониным, которого он все больше и больше начинал ценить и уважать.
– Мы поправили ошибку штабников. За тем я и зашел к тебе, Иван Макарович, чтобы сказать, что твой план принят, по этому поводу уже есть решение. Ты садись! Мы думаем начать формирование кавалерийской дивизии. И не где-нибудь, а именно в калмыцкой степи, по побережью, в районе Лагани.

Боронин плюхнулся в кресло, ударил кулаком по столу:

– Правильно, именно в Лагани!

– Собрать в один кулак кочубеевцев, таманцев, конников Кочергина, влить туда остатки твоего полка!

– Правильно, Сергей Мироныч!
– Снова Боронин ударил кулаком по столу.

– Ну, а раз правильно, - Киров рассмеялся, - тогда бери, Иван Макарович, на себя командование дивизией и защищай Астрахань!

Боронин замахал руками, стал просить "не шутить над стариком", хотя понял, что обо всем этом Киров говорил вполне серьезно.

Сергей Миронович сообщил ему, что в Лагань уже поехали представители Реввоенсовета, туда же сегодня отправляются первые шаланды с продуктами и сеном.

Боронин снова стал просить оставить его командовать полком, доказывал, что для дивизии ему не хватает грамоты, знаний, академий...

– А почему не назначить на дивизию Ивана Федько? В трудное время командовал нашей армией. Народ его знает и любит. Боевой командир! Говорят, уже поправился от тифа.

– Думали о нем. Но Федько отзывают в Москву. У него новое назначение - воевать будет на Крымском фронте. Там он нужней!

– А Левандовского? Михаила Карловича?
– не отставал Боронин.
– Тоже был командармом. Кадровый военный, штабс-капитан как-никак...

– Левандовский назначается командиром тридцать третьей стрелковой Кубанской дивизии. У него с формированием дивизии будет не меньше хлопот, чем у тебя. Еще кого?

– Боевых командиров Нестеровского, Кочергина, Смирнова, Жлобу, Апанасенко, Книгу, - продолжал перечислять Боронин.

– А они рекомендовали тебя, Иван Макарович, - обезоружил его Киров.

– Вот черти!..
– Боронин занес кулак, чтобы стукнуть еще раз по столу, но в это время перед входом в палатку, держа в руках по большому лещу, появился матрос: в тельняшке, в брезентовых штанах с широким клешем, с бескозыркой на копне курчавых волос. Лицо у матроса было румяное, сверкали белоснежные зубы. Иссиня-голубые глаза лукаво улыбались, и лукавая улыбка таилась на его дрожащих губах: казалось, он знает что-то интересное и смешное и вот-вот прыснет со смеху.

Это был Петька Сидорчук, вестовой Боронина. Переминаясь с ноги на ногу, он спросил:

– Что делать с лещами, Иван Макарович?

– Зажарь, конечно, - сказал Боронин, опустив кулак.
– Откуда они у тебя?

– В подарочек принесли.

– Кто?

– Рыбаки.

– Рыбаки?
– Боронин погрозил ему пальцем.

– Ну, рыбачки, не все ли равно...

Боронин махнул рукой, взял с койки кубанку и вместе с Кировым вышел из палатки.

Киров закинул плащ на руку. Обернулся, посмотрел на матроса. У того так дрожали губы и смеялись глаза, что Сергей Миронович и сам рассмеялся.

Они направились в порт, где шла погрузка шаланд для отправки в Лагань.

– Откуда у тебя этот матрос?

– Отбою ему нет от баб!.. Красив, смышлен, весел и храбр до безумия!.. Видел храбрецов, всякое бывало, а этот какой-то чудо-храбрец. Пошли в огонь - и то пойдет!

– К Ульянцеву его надо. У него таких много. Слышал про Ульянцева?

– Про Ульянцева слышал, а Петьку не отдам, - сказал Боронин.
– Сам его выходил, от смерти спас. Подобрал в степи, среди мертвецов, весь был залеплен снегом и песком, ну, одним словом, подобрал труп и вдохнул в него жизнь, как какой-нибудь Иисус Христос. Черноморец, в тифу не то отстал от отряда, не то сам убежал. Ничего не помнит! Научил рубке, будет добрым кавалеристом, не одну кадетскую башку снесет.