— Ждите. Скоро, — коротко отвечал Вацетис, поглядывая на второй бездействующий телефон: по нему командир артиллерийского дивизиона должен сообщить о полной готовности к бою.

Время теперь растянулось, секунды стали минутами, стрелки часов еле двигались. Почему нет звонка?

Телефон зазвонил резко, требовательно, Вацетис схватил трубку.

— Орудие наведено на окна морозовского особняка. Медлить больше нельзя. Мятежники могут истребить орудийную прислугу из пулеметов, — докладывал командир дивизиона.

Часы показывали половину двенадцатого. Вацетис приказал открыть огонь по особняку.

Через час он позвонил Ленину.

— Мятежники бегут. Преследование продолжается...

— Поздравляю с победой! Сейчас передадим всем волостным, деревенским и уездным Совдепам Московской губернии телефонограммы, что разбитые банды восставших против Советской власти разбегаются по окрестностям, что необходимо принять все меры к их задержанию. Нужно задерживать все автомобили, опустить все шлагбаумы на шоссе, — требовал Ленин...

Окна домов снова наливались солнцем, пламенели грязные лужи, хмурые тени уползали в подворотни. Из-за углов выглядывали подозрительные личности, слышались редкие револьверные выстрелы.

Фрунзе вел свой отряд глухими переулками к Покровским казармам, расположенным у Чистых прудов. Рядом шагал Южаков — с замкнутым, отчужденным видом.

— Ты что надулся как мышь на крупу? — спросил Фрунзе.

— Злость разбирает. На юнкеров шел врукопашную, знал — враги! Про Керенского с генералом Красновым или про какого-нибудь капитана Андерса не говорю: они защищали свои классовые интересы. Но эти-то, эти-то, они же социалисты-революционеры! Мы же с ними по тюрьмам гнили, в ссылках коптились, худо ли, хорошо ли, а готовились к совместным боям с царизмом. И вот они — против революции, против народа... — Южаков отшвырнул сапогом булыжник. — Как можно так переродиться?

— Они не переродились. Эсеры — защитники кулака и лавочника, эксплуататоров голода и людских страданий. Сам народ для них только декорация, на фоне которой можно разыгрывать геройство. Легкомыслие и вероломство, фразерство и авантюризм — вот знамена, под которыми они объявили войну нам, — ответил Фрунзе.

Отряд приближался к Покровским казармам; перестрелка усилилась. Мятежники стреляли с балконов, из подворотен, избегая открытых столкновений. Где-то совсем рядом прогрохотал орудийный выстрел, за ним второй — тяжелый и неодолимый, как подземный толчок.

Вблизи Чистых прудов Фрунзе остановил отряд. Сквозь оголенные ветви деревьев желтело трехэтажное, с угрюмыми колоннами здание. Фрунзе подобрал с мостовой театральную афишу и на чистой ее стороне набросал план переулков, обтекавших казармы.

— Штурмовать начнем с разных точек. Пусть эсеры думают, что окружены со всех сторон, окружение всегда вызывает панику, а паника — начало поражения, — говорил он, разбивая отряд на небольшие группы. И с той же решительной убежденностью добавил: — Перекрывай, Алексей, все выходы из казарм во двор, я беру на себя парадный подъезд...

Без особенного сопротивления Фрунзе с группой красногвардейцев ворвался в казармы. Эсеры, спасаясь, выпрыгивали из окон во двор, там их перехватывал Южаков.

На лестничной площадке второго этажа появился человек, размахивающий белым платком.

— Не стреляйте, я парламентер! Мы согласны капитулировать! — прокричал он хриплым, перепуганным голосом.

Фрунзе прекратил стрельбу. Парламентер сошел в вестибюль и, узнав Фрунзе, тоскливо повторил:

— Мы согласны капитулировать, но на определенных условиях.

— Никаких условий, господин Кулаков, — резко оборвал его Фрунзе. — Складывайте оружие, здесь не Манзурка, здесь политические споры решаются оружием.

— Кончен бал — гармонь под лавку, Павел Андреевич, — раздался насмешливый голос появившегося Южакова.

Кулаков тягучим, ненавидящим взглядом окинул бывших товарищей по ссылке:

— Сегодня победили вы, завтра победа будет за нами!..

Фрунзе отвернулся от Кулакова, его уже не интересовал этот человек.

Отряды возвращались к Большому театру по Мясницкой. У почтамта толпились русские, латыши, венгры, и было нелегко разобраться, кто из них большевики, кто эсеры: рубахи, соломенные шляпы, кепи стирали грань между побежденными и победителями.

Фрунзе и Южаков вернулись в «Метрополь»; в вестибюле их ожидала секретарь Свердлова.

— А я вас разыскиваю. Яков Михайлович просит зайти к нему.

Свердлов, как только Фрунзе и Южаков вошли, заговорил без предисловия:

— В Ярославле, Рыбинске вспыхнули эсеровские мятежи. Ими руководит Борис Савинков. Получены сведения о крупных кулацких бунтах на Вятке. Против ярославских, рыбинских, муромских мятежников уже направлены красногвардейские отряды, но вот Вятка... Мы искали подходящего человека, который мог бы поехать в Вятку с отрядом особого назначения. Думаю, ты, Южаков, самый подходящий. Согласен?