— Как не пропасть! — со слезой в голосе согласился Назар. — Сам видишь, под обух он меня подвел.

Покачал горестно головой.

— Не знаю, дружок, что мне теперь и делать с тобой!

Тимофей зажег фонарь, встал и приладил его около весов. Сказал тихо и сурово:

— Большой грех я на душу беру перед колхозом, что укрываю тебя, Назар. Коли у тебя совесть есть, помни про это…

— Да я… господи, Тимофей Ильич! Дорогой ты мой, да провалиться мне на сем месте, чтобы я…

Тимофей перебил его:

— Ну, некогда мне больше балакать с тобой, Назар. Надо рожь вон в мешки убрать. Коли уж пришел сюда, помог бы! Несподручно мне одному-то.

— С большим моим удовольствием! — вскочил живо на ноги Назар. — Сказал бы ты раньше, сколь бы уж теперь насыпали…

Будто и не случилось ничего, оба дружно взялись за дело. Назар держал пустые мешки, а Тимофей сыпал в них зерно из вороха железной мерой, потом вместе завязывали, взвешивали и клали в штабель около весов. К утру до того уморились оба, что, присев отдохнуть около зарода соломы, так рядышком и уснули сидя.

Разбудил их кашлем Григорий, проезжая мимо.

— Отдохни, Григорий Иванович! — позвал его Тимофей.

Привязав лошаденку к изгороди, Григорий подошел, присел на весы, устало вытянув худые ноги. Поскреб нерешительно лысину под картузом.

— Ты мне, Тимофей Ильич, мучки не дашь ли взаймы с полпудика? Хотел я у соседей занять, и рады бы они помочь, да сами бедствуют. А у меня робята поотощали шибко… Ясно-понятно, при такой работе да на одном приварке без хлеба много не потянешь! Я вот и не работаю, да и то еле ноги таскаю.

Тимофей с Назаром опустили разом головы, боясь взглянуть друг на друга.

Кося в сторону ястребиные глаза, Назар сказал смятенно и торопливо:

— Заходи ужо ко мне, Григорий Иванович. Есть у старухи моей мука. Бери хошь пуд.

Григорий вытер мокрые щеки рваным картузом.

— Выручил ты меня, Назар. Спасибо тебе…

За овином хрустнула тихонько изгородь, застучали глухо сапоги по плотной земле.

Повернув голову, Григорий прислушался.

— Сам. По походке чую.

Тимофей обеспокоенно поднялся, ворча:

— И чего ему не спится?

— Забота, видать, гложет! — отозвался Григорий, остро вглядываясь в серые сумерки. — А как же!

Трубников поздоровался, с довольным видом оглядел поленницу мешков, похвалил Назара:

— Вот молодец, что догадался Тимофею Ильичу помочь!

Но увидев его голую спину и свисающую клочьями с плеч рубаху, быстро окинул всех подозрительным взглядом.

— Дрался ты, что ли, с кем ночью, Назар.

— Бог с тобой, Андрей Иванович! — испугался Назар. — Стал, слушай-ка, мешок со спины сваливать, а рубаха — тресь! Так и поползла вся. Тимофей Ильич не даст мне соврать. Оба мы с ним подивились, до чего же ситец ноне слабый. Единожды и надевана была рубаха-то, истинный Христос!

Григорий, вставая, сказал угрюмо:

— Нашел я вора-то, Андрей Иваныч…

— Кто? — так и дернулся весь к нему Трубников.

Глядя под ноги себе, Григорий заговорил так же угрюмо, с трудом выдавливая слова:

— Даренов… Семка. В бане у него нашел я снопы-то. Он в Степахино позавчера ездил. На старом ходке. Сказывал мне конюх — ночью вернулся. Ну, поглядел я шины у ходка. Три заклепки на них. И след по земле от тех же самых шин. В аккурат до самой бани. Опять же, колоски ржаные торчат в ходке, меж досок. Зернышки тоже, стало быть. А на ходке этом николи хлеб не важивали.

Григорий растерянно потеребил усы.

— И как тут быть, Андрей Иванович, прямо не знаю! Баба-то ведь у него депутат сельсовета. Вот какая штука-то! Оно, конешно, Парашка тут ни при чем, не знает она ничего… Ну только и на нее через мужа позор. Жалко бабу!

— Бери понятых и составляй акт! — негромко приказал Трубников.

Лицо его медленно серело, а глаза все суживались, пока не стали черными щелочками.

— Семку этого я в прошлом году раз пять в правление вызывал во время уборки. Лодырь он и саботажник. И не должны мы таких людей жалеть. Из-за них мы нынче лебеду едим. И Парашка жалеть его не будет…

Трубников сел на мешок, стал свертывать цигарку, но руки так и ходили у него ходуном: табак сыпался на землю, бумага рвалась между пальцами…

Он положил кисет в карман и долго сидел не двигаясь, уставив глаза на брошенные кем-то кверху зубьями грабли.

Согнув костлявую спину, Григорий молча пошел к лошади.

— Идти и мне надо, пожалуй! — нерешительно затоптался на месте Назар. — Поди, старуха завтракать ждет…

— Мешок-то свой не забудь! — поднял вдруг голову Трубников.