– Так молодые ещё… – растерянно пролепетала я, всё ещё не придя в себя от случившегося.

Дмитрий Васильевич глянул на жену, и та, словно разрешение получив, тоже вступила в разговор:

– Не нам ли знать, любезная Роксана Петровна, что молодость — быстро проходящий недостаток. Давно ли мы в Ялде чай пили с юной барышней и её бабушкой? Обернуться не успели, а уже детей сговариваем, – сказав это, Екатерина Алексеевна обратилась к Таиру. – Господин наместник, надеюсь, вы ещё не успели наследника сосватать? Мы Оленьку в гарем не отдадим.

Таир кашлянул, покосился на меня и ответил:

– Ваше Императорское Величество, похоже, мой отец был последним гиримским ханом, державшим гарем.

– Вот и славно! – Император шлёпнул ладонью по подлокотнику кресла и легко из него поднялся. Вскочили и мы все. – На том и порешим.

– Отец!

– Ма…

Хором обратились Кирим и Глафира, едва мы вышли из портала в ханском дворце.

– Мои дорогие, – повернулась я к детям, – я так устала, что не в силах что-либо обсуждать. Если вашему отцу есть что сказать, то я этому буду только рада. А я спать. Всем доброй ночи!

Но Таир тоже не захотел заводить серьёзный разговор в столь позднее время.

– Завтра поговорим, – многообещающе сказал он сыну, ободряюще улыбнулся дочери и двинулся в сторону наших личных покоев.

– Налей мне бренди, – попросила я мужа, вынимая бесчисленные шпильки из причёски.

Планируя трудный разговор, служанку я отпустила. Достаточно того, что платье помогла снять.

– Бренди? – переспросил шокированный такой просьбой Таир. – Ты уверена?

Я только кивнула, и ничем не удерживаемые волосы рассыпались по шёлку пеньюара. Говорить не могла – меня трясло.

– Песнь моего сердца, – приобнял меня Таир, – ты дрожишь. Замёрзла? Может, чаю горячего прикажу подать?

Но я, отрицательно качнув головой, почти выхватила из его рук бокал с крепким напитком. Меня трясло от страха. Почему я раньше так легкомысленно относилась к тому, что и в этом мире объявились желающие свергнуть самодержавие? Думала, что меня не коснётся? Вот только забыла о том, что никому еще политика страуса не помогала выжить и стать счастливым.

– Таир, присядь. Мне необходимо тебе кое-в-чем признаться.

Так начала я свой рассказ, не найдя других более подходящих слов. Сделав глоток бренди и закашлявшись от непривычной крепости, я, как безумный ныряльщик, бросилась с головой в откровения.

– Почему ты мне это рассказала сейчас? – Таир смотрел на меня строго. – Не перед свадьбой и не тогда на террасе, когда под вуалью пряталась, а сейчас. Что тебя сподвигло признаться в том, что ты не княжна Верхосвятская, а самозванка, занявшая её тело?

Не понял… Более того – обиделся и оттолкнул. Что ж… может, и прав он. Чёрт! Зачем пила? Мысли тягучие, едва шевелятся.

– Почему сейчас? Потому, что знаю о том, что может случиться. В моём мире семью императора расстреляли и почти полностью извели ближайших родственников. Я боюсь за наших детей, которые реально могут стать членами царской семьи, – шмыгнула я носом.

Ещё и слёзы. Зачем? Слезами горю не поможешь.

– И что ты предлагаешь? – Таир подошёл к окну, за которым разгорался рассвет – всю ночь проговорили. Отвернулся обиженно. Знаю я это красноречивое «выражение спины». За столько-то лет изучила. – Я всегда восхищался тобой. Такая ни на кого не похожая. Умная. А ты попросту обманула всех: Глафиру Александровну, Николая Ивановича, меня… Оказывается, ты попросту чудовище, вселившееся в тело маленькой девочки. Все замечательные идеи, которыми ты здесь пользовалась, украдены из твоей прошлой жизни.

– Таир! – эти страшные слова мгновенно меня отрезвили. – Не надо говорить того, о чем вскоре пожалеешь. Не моя то вина, что так получилось. Не забывай, я дважды получила благословение Триединого на жизнь в этом мире. И вовсе я не чудовище…

Последние слова получились жалкими, слезливыми, пришибленными. Через силу поднялась из кресла, в котором провела большую часть ночи, и поплелась на свою половину покоев. Закрыла двери и впервые пожалела, что нет какой-нибудь щеколды или задвижки. Глаза остановились на стуле. Подтянула его к двери, подпёрла ручку, а потом ещё и входную дверь из коридора на ключ заперла.

Упала на постель, зарывшись головой в подушки, и замерла.

Никого не хочу видеть. Хотела всех спасти, а получилось, что сама себя погубила. По законам Гиримского ханства жена, потерявшая доверие мужа, лишается всего: детей, статуса, имущества.

Завтра… вернее, уже сегодня утром меня изгонят из дворца, из семьи, из жизни.

Глава 7

Проснулась я от взрыва, разметавшего в щепы дверь в мои покои. На пороге стоял хмурый Константин Васильевич, а разгневанная Прасковья пыталась оттолкнуть его, чтобы добраться до моей тушки.