Люди, окружившие меня, шептались обо мне, о себе и своих проблемах. Смотрели с настороженным любопытством: приду ли в себя или так и буду у ног их валяться. Влажная тряпка по лицу. Хорошо, освежает. Встать надо, но как же не хочется. Тело словно ватное. Стоп! А почему я упала?

— Ба?

Глафира склонилась ко мне, обняла голову, забаюкала, раскачиваясь:

— Всё хорошо, голубка моя, всё хорошо. Набегалась без шляпки, голову напекло. Расстройства сколько, страха и ужаса. Пройдёт… всё пройдёт, лапушка.

— Ваша Светлость, давайте я девочку вашу в свою келью отнесу. Вы там с ней и побудете.

Вода… прохладная. Пустыню, что во рту и горле, увлажняет. Хоть языком шевельнуть смогу. Ещё глоток, ещё! Вроде и мысли какие-то появились, а не просто фиксация происходящего.

— Ба?

— Лежи, лежи, детка… — рука по голове гладит.

— Ба, со мной всё хорошо. Ты только не переживай. Триединый меня благословил. Но, кажется, силы не рассчитал… — я пытаюсь улыбнуться. — Велел счастливой быть.

Рука Глафиры застывает.

— Нехорошо это, Роксана, благословение Его озвучивать. Тебе пожелал, тебе исполнять.

— Я лишь чтобы тебя успокоить. Могу я встать? — делаю попытку подняться.

— Нет, полежи ещё немного, а я тебе песенку спою. Помнишь, ты мне в Калиновке пела?

— Ты же спала тогда, — беру сухую тонкую кисть и целую благодарно. — Спасибо, что ты моя бабушка.

Утром нас спасли. По дороге над храмом пробрался отряд казаков. Лихие вояки, привязав к деревьям верёвки, спустились к церкви, чтобы проверить, жив ли священнослужитель, а тут мы. Из трёхсот сорока человек, живших в районе сметённого бугра, выжили двадцать три. Структура почвы, подвергшаяся воздействию, претерпела невероятные изменения. В ней не осталось ни камней, ни плодородной земли. Непонятная субстанция, похожая на пепел.

— Вот учёным-то раздолье будет… — предположил Евстафий Евстафьевич.

— Это вряд ли. Приказом цесаревича это участок огородят глухим забором, дабы потом ещё и любопытствующих спасать не пришлось, — ответил маг-лекарь, обследовавший нас диагностическим артефактом и заодно информировавший о произошедшем.

— Его Высочество жив? — воскликнула я и чуть не прикусила язык.

Но на мою излишнюю эмоциональность и неуместный вопрос внимание никто не обратил.

— А как же, жив, конечно! Не иначе милостью Триединого. Намедни, перед самой катастрофой, в порт корабль англицкий зашёл. Так Дмитрий Васильевич с супругой и чадами с раннего утра, пока прохладно, отбыли в гости к адмиралу тамошнему. Друзья они, оказывается. Тем и спаслись.

Я облегчённо выдохнула. Жизнь каждого человека бесценна, и о смерти каждого скорбеть будут. Но наследник престола — это надежда Империи на стабильность, мир и процветание.

— Воистину всё в воле Твоей, — прошептала я, подавая руку для обследование артефактом.

Глава 19

Наряды для приёма у цесаревича были сдержанными, но респектабельными — ровно такими, как хотела Глафира. Только мы их не покупали. Самая дорогая и модная портниха Ялды со своими помощницами привезла нам целый гардероб, объявив, что выполняет приказ Его Императорского Высочества.

Случилось это на другое утро после нашего спасения. Всех потерпевших разместили в небольшой, но очень комфортной гостинице, где кроме нашей компании других постояльцев не было. Охраняли здание всё те же казаки, что вытаскивали нас из чудом уцелевшего храма. Никаких любопытствующих, никаких журналистов. Только скромного вида чиновники в серых мундирах с папочками под мышками. Они застенчиво стучали в дверь номера, с извинениями просили позволения задать пару вопросов, а получив согласие, устраивали форменный допрос.

Хорошо, что мы приехали намедни перед катастрофой, иначе нам пришлось бы поминутно и пошагово вспоминать каждый день проживания в курортном городишке.

— Роксана Петровна, вспомните, кого вы встретили, выйдя из номера и отправляясь на вечернюю прогулку.

— По какой стороне улицы вы спускались к набережной?

— Опишите, как выглядел господин, сообщивший спутнице о пребывании цесаревича в Ялде?

И ещё сто сотен подобных вопросов, в ответ на которые хотелось заорать:

— Да не помню я! Не пом-ню!

Но понимая, что любопытство непраздное — люди на службе, — напрягала память, прокручивала перед мысленным взором вечерние события и произошедшее утром, описывала детали, казавшиеся мне совершенно незначительными, ненужными и неважными. Из соседней комнаты доносились звуки тихого разговора. Там с другим чиновником беседовала Глафира.

— Ну наконец-то, — презрев приличия, упала я на диван и вытянула ноги, как только за дознавателями закрылась дверь. — Я даже представить не могла, сколько всего запомнила, но он смог из меня это вытрясти.