Я стараюсь изо всех сил, но мне приходится сурово заставлять себя не отвлекаться от работы. Сидя среди всех этих мигающих ламп, трещащих раций и пищащих сигналов тревоги, пытаюсь не думать о своей семье; работаю, стараясь угнаться за временем, запыхавшись и дрожа. Заносчивого научного работника больше нет, вместо него — изможденные напуганные человеческие руины, с ужасной головной болью и волосами, из которых прямо на пульт сыплется песок. Может, я уже мертва или умерла тогда, под землей; может, туристы выкопали, а отряд спасателей «Надежда» подобрал на обочине не меня, а какую-то другую женщину. Нелогично мне выжить, я этого не заслуживаю. Мои коллеги погибли при извержении, мои спасители рухнули без сил среди пепла, моя семья пропала без вести, мои дети, наверное, в большой опасности, а я сижу здесь за пультом управления службы гражданской обороны и притворяюсь, что понимаю происходящее, руки у меня трясутся, сил нет, я словно привидение.

— Милан, — говорю я, сохранив последнюю модель течения лавы, — мне надо пойти проверить, как там моя семья.

Он кивает:

— Знаю, понимаю. Ступайте, вы достаточно поработали. Эбба вас сменит, Юлиус и его группа поддерживают связь из Метеоцентра. Уже развернуты пункты эвакуации, Красный Крест начал обнародовать списки, можете поговорить с ними и попросить помочь в розысках.

Я встаю, опираясь на стол; стоять на больной ноге невозможно.

— Милан, я так сожалею. Что так просчиталась, что нам не удалось предупредить жителей.

Он смотрит на меня с печальной улыбкой:

— Дорогая Анна, не надо ни за что просить прощения! Вы старались. Но предугадать невозможно, вы же не всеведущая, этого от вас было бы и неправомерно требовать. Вы честно трудились, действовали только в интересах науки и службы гражданской обороны страны. А потом пришли сюда, чтобы работать с нами, пытаться принести пользу, как и все мы. Это не мелочь. Так не каждый бы поступил. — Он крепко стискивает мою руку в своей. — Удачи, — говорит он просто, снова поворачивается к пульту управления и продолжает отвечать на срочные вызовы, бросать полицию, пожарных и спасателей на новые улицы в полуразрушенные дома, на поиски людей.

Я ковыляю к столу Красного Креста, где одна представительница этой организации вертится вокруг своей оси и, кажется, не имеет ни малейшего представления о том, какова ее роль в координационном центре. Волонтеры только-только начали заносить в списки имена тех, кто отметился на эвакуационных пунктах, но списки пропавших без вести растут гораздо быстрее.

— Это просто безумие какое-то, — испуганно произносит эта женщина.

Город бросил весь автобусный парк на то, чтобы эвакуировать всех из школ и домов престарелых, но люди не слушают, а едут в машинах забирать своих детей, стариков, собачек, всякий хлам, запруживают улицы, чтобы заехать за какими-нибудь компьютерами, картинами, телевизионными панелями и автодомами. Полиция ничего не может контролировать. Автобусам негде проехать, шоферы теряют терпение и бросают автобусы посреди дороги. Это все безнадежно!

Впрочем, не совсем. Я ною и канючу, пока она не уступает и не прибегает к помощи рации, хотя это и запрещено, целых две минуты занимает важный канал, чтобы расспросить о моей семье.

— Хорошая новость, — трещит голос в рации. — У нас тут зарегистрировано воссоединение семьи Кристинна Фьялара Эрварссона.

Мне становится так легко, что ноги перестают меня держать, мне приходится ухватиться за край стола, чтобы не рухнуть на колени. Кристинн и Эрн оба отметились на эвакуационном пункте в ТЦ «Смауралинд», а значит, и Салка с ними.

— Один взрослый член семьи записан как пропавший без вести, — говорит голос по рации. — Анна Арнардоттир.

— Это я, — еле слышно шепчу я, и у меня перехватывает дыхание от радости, я благодарю провидение, Бога за то, что моя семья цела.

— И один ребенок.

— Что вы сказали?

— Один ребенок, Салка Снайфрид Кристинсдоттир, восьми лет. Она также значится в списке пропавших без вести.

Пояснительная статья XI

Катла 1311

Этот поток низринулся с вулкана в следующее воскресенье после Рождества и тек до самого Сретения, неся воду с растаявшего ледника. Он смыл все жилища, еще стоявшие на песках в долине Мирдаль. Маркус Лофтссон. Трактат об извержениях в Исландии. 1930

…И я представляю себе его в тот миг, когда волна потопа несется с горы вниз на пески и прямо на хутор — угольно-серый серп вот-вот срежет селение под корень и все живое на песках; его первая и единственная мысль в этот миг: вбежать в дом и выхватить ребенка из колыбельки возле супружеской постели. «Уповайте на милость Господню!» — кричит он перед тем, как выбежать вон, оставляет жену и всех домочадцев погибать в потоке, а сам с ребенком на руках прыгает на стену, а оттуда на большую льдину, несомую ледниковым потоком мимо хутора далеко в море.

Какие мысли теснятся в его мозгу все те дни, когда он мается на льдине без пищи, дрожа в зимнем сумраке, а с неба беспрестанно падает пепел? Раскаивается ли он, что унес ноги, вместо того чтобы разделить смерть со своими близкими, хочет ли встать и шагнуть со льдины в море? Он обнаружил, что ребенок стал затихать, когда холод и сырость унесли его силы; увидел, что его глаза стали затуманиваться. Спрятал его у себя за пазухой, под свитером, чтобы согреть, помолился Богу: попросил сохранить их обоих, смилостивиться над их душами. Затем стал корить себя за то, что попытался перехитрить Катлу и остаться в живых. Вот он вынимает нож из ножен, его пальцы скорчились, посинели от холода; от отчаяния он уже решил, что лучше всего перерезать ребенку горло, милосердно оборвать ему жизнь, словно измученному ягненку, но его маленькая дочка проснулась и тычется личиком ему в грудь, ищет ртом сиську, хватает его сухой сосок и энергично сосет, но потом отпускает и отчаянно плачет.