Я уже упоминал ранее директора Евгения Павловича Егорова, а теперь постараюсь охарактеризовать этого выдающегося человека и стиль его работы.

Евгений Павлович был высоким мужчиной лет за 50 с тонкими чертами лица. Его выражение лица, манера говорить, походка – все подчеркивало чувство собственной значимости. Он уже много лет был директором этого завода, а раньше работал директором судостроительного завода в Комсомольске-на-Амуре. Отлично разбираясь во всех тонкостях судостроительного производства, он сумел так высоко поднять организацию труда на заводе, что каждый не только знал свои обязанности, но и старался изо всех сил их выполнять. Все было регламентировано, поэтому полениться и выпустить брак было невозможно. В этой машине все шестеренки крутились исправно, каждый работник постоянно вносил свою лепту в общий труд, и если эта лепта переставала поступать, сразу было видно место сбоя.

Приведу два примера.

Однажды, забравшись в темный и тесный трюм, где рабочий что-то мастерил, я попросил у него переносную лампу, чтобы осмотреть этот район лодки. Рабочий лампу не дал, объяснив, что у него будет простой в работе. Это меня просто умилило, так как нигде раньше подобного отношения к работе я не встречал.

Еще один случай. На планерке в стапельном цехе строитель лодки, докладывающий состояние дел, обратил внимание Егорова на задержку получения важной доставки. Снабженцы свои возможности исчерпали и просили подключить к решению вопроса главного инженера. Егоров в ответ заявил, что главного инженера нельзя отвлекать на такую сиюминутную ерунду, и он сам займется этой поставкой.

Подобную ответственность за выполнение функциональных обязанностей можно было видеть на каждом рабочем месте. Контроль качества осуществлялся не только ОТК, но и многочисленными лабораториями при реализации технологического процесса. На заводе говорили, что у них так отлажена организация труда, что если убрать директора, то завод будет работать по инерции еще два года, причем как часы. Но на то и директор, чтобы не было инерции, а было ускорение!

С нерадивыми Егоров расставался без сожаления, никогда их не прощал и не позволял вернуться назад. Все вопросы решал твердо и немедленно. Авторитет его был непререкаем. Работники завода между собой называли его «Папа». Евгений Павлович был еще ректором местного филиала Ленинградского кораблестроительного института и своего рода «отцом города». Все, что в городе строилось, было в титульных списках завода.

Егоров не терпел, когда в его дела вмешивалось начальство. Начальника главка он до своего кабинета не допускал. Когда приезжали заместители министра, он отправлялся в командировку утрясать с поставщиками объемы и сроки поставок. По возвращении все указания, даже правильные, сделанные приезжими чинами, отменял. Слушался он только Д.Ф.Устинова, который в то время был секретарем ЦК КПСС и председателем Военно-промышленной комиссии Совета Министров СССР. Но Устинов обычно задавал лишь количество подлежащих сдаче кораблей, а в заводские дела не вмешивался.

Евгений Павлович был Героем Социалистического Труда, лауреатом государственных премий, кавалером многих орденов, полученных за дело, а не ко дню рождения.

Меня он знал и принял сразу. Подтвердив договоренности, которые были у меня с работниками завода, гайковерта не дал, сказав, что у него гайковертов нет. На мою реплику, что я их видел собственными глазами, ответил: «Я директор и лучше знаю, что у меня есть, а чего нет».

Я рассказал о беседе с Егоровым начальнику отдела завода Е.О.Хазанову, и он меня успокоил тем, что завтра Егоров уходит в отпуск, и гайковерт присовокупят к отправленному нам имуществу.

После этого я позвонил В.П.Разумову, сказал ему, что частичная перезарядка – это миф, что от иллюзий нужно избавляться и браться за работу. Разумов благословил меня на эти дела и обещал, что с пресловутым совместным решением он сам все уладит.

Вернулся я в Мурманск на маленьком самолете полярной авиации, выкрашенном в оранжевый цвет, а оттуда на теплоходе «Кировабад», который все называли «Санта-Мария», пошел на базу. Со мной был Лев Максимович Беляев. Прибыли мы за восемь дней до планового срока начала перезарядки и сразу же пошли представляться возглавлявшему ремонт лодки строителю Казимиру Евсеевичу Лернеру.

Это был подполковник запаса. Он был среднего роста, чуть старше 50-и, один глаз у него был стеклянный. У него за плечами был опыт судоремонта во время войны, и сейчас он его в полной мере использовал. Все у него работали, сколько требуется, невзирая на допустимые дозы облучения. Пьянки прекратились. Выходные тоже.

Лернер чувствовал себя местным царьком, и когда я к нему пришел знакомиться, довольно нагло мне сказал, что он в таком знакомстве не нуждается. Я высказался в его же стиле, сказав, что взаимодействовать нам придется волей-неволей, так как ему предстоит сдавать мне отсек, а мне принимать. Будучи представителем генерального заказчика, я ведь могу и забраковать его работу. Лернер понял, что зарвался, но пересилить себя не мог. Я тоже не стал кланяться. На следующий день примчался из Мурманска главный инженер завода М.А.Адамкович, чтобы нас мирить. Мы условились, что к 26 июня завод закончит замену парогенераторов, испытает и промоет 1-й контур, а мы приведем в готовность свою службу, чтобы без перерыва продолжить работу в отсеке.

Мы с Левой Беляевым взялись за организацию работы перезарядчиков. Коллектив БТБ существовал уже два года, но не имел еще в своем заведовании ни одного законченного объекта на берегу и не делал пока перезарядок. Несколько сотен людей были фактически заняты самообслуживанием и хозяйственными работами по плану начальника гарнизона. Штатное жилье еще строилось, и личный состав размещался на лидере «Ленинград». Этот лидер во время войны был, наряду с лидером «Баку», самым мощным кораблем Северного флота, а теперь его механизмы и корпус одряхлели, и он стал плавказармой.