Шрифт:
— Как угодно. Полотенце там же.
Магда пошла в ванную. Отар выключил свет. За окном сразу обозначилась улица, озаренная блеклым светом фонарей. Он снова налил коньяку. Едва набралось на рюмку. Выпил. Почувствовал, что пьян. Хотелось не думать о Нате, но ничего не получалось.
«Сейчас Ната спит. Волосы рассыпались по подушке. Губы приоткрыты. Дыхание чисто и безмятежно. Может быть, ее мучает сон, кошмарный сон, и она не знает, что ему суждено сбыться. Она не знает, что все уже предопределено».
Город спал. Тишина изредка нарушалась шуршанием шин проезжающей машины.
Магда осторожно вошла в комнату и скользнула в постель.
— Ты все еще на ногах? Я думала, ты лег, — сказала она.
Вместо ответа он нащупал пачку сигарет. Она оказалась пустой. Встал, выдвинул ящик и достал новую.
— Ложись, Отар. Уже поздно. Скоро рассветет. Вставать надо рано.
Отару вдруг стало жалко Магду, он присел на край кровати и погрузил пальцы в ее прекрасные, влажные еще волосы. Затем, пристально глядя в глаза, провел ладонью по щеке девушки. Магда замерла, как кошка. В слабом сиянии света из окна странно блестели ее глаза. Отар наклонился и прильнул к ее губам. Скоро он почувствовал, что Магда не отвечает на его поцелуи. Он поднял голову. Поглядел на нее. Глаза Магды были открыты и смотрели прямо.
— Не надо, Отар, не стоит утруждать себя из вежливости. Не такая я дурочка, как тебе кажется. Ты сейчас где-то далеко отсюда. Не стоит. Иди спи.
Отар смутился. Затем на лице его появилась такая ласковая улыбка, что Магда, боясь расплакаться, закрыла глаза. Отар наклонился, поцеловал девушку в лоб, осторожно встал и направился к дивану.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Прекрасное настроение не оставляло Тамаза с самого утра, ему не сиделось на месте. Много раз он принимался за свое любимое занятие — пробовал решать в уме дифференциальные уравнения. Но влетавшие в комнату цифры путались и уносились вспять. Он зажмурился — пустота, ни серого неба, ни стаек цифр, и снова размыкал веки…
«Что со мной, не заболел ли я?» — подумывал он. Ничего похожего. Наоборот, все в нем пело, ликовало, никогда он не чувствовал себя так легко и радостно. Он не мог дождаться конца рабочего дня. Кое-как время истекло, но тут академик Боцвадзе собрал производственное совещание. Тамаз сидел отрешенно. Все проносилось мимо него. Наконец совещание закончилось.
Он медленно брел по улице, пристально глядя себе под ноги. Изумительное настроение, владевшее им с утра, не оставляло его. Он не помнил, сколько времени прогулял по городу. Внезапно осознал, что весь день ждал чего-то. Огляделся и поразился — на улице не было ни души. Взглянул на часы — нет восьми. Проверил их, не остановились ли. Солнце только что зашло. Почти сразу опустились сумерки. Стало тихо. На небе ясно вырисовалась полная луна. Она показалась Тамазу чересчур большой и низкой, как тем вечером, когда он в проливной дождь возвращался из Строительного института. Он медленно, очень медленно поднимался вверх по улице, мягко ставя ступни, и неожиданно услышал, как постукивают о камни гвоздики на каблуках. Неужели они всегда так стучат? Он несколько удивился неожиданному открытию.
В начале своей узкой, короткой улочки, освещенной желтоватым светом, он заметил девушку. Редкие фонари едва мерцали. Бог знает сколько раз проходил он здесь, но только теперь заметил, что на ней не растет ни единого дерева. Никогда не обращал внимания и на то, что мостовая выложена камнями. Несмотря на сумерки, что-то знакомое привиделось ему в стройной фигурке девушки. Девушка медленно приближалась. Их шаги звучали в унисон. Она вдруг остановилась, и Тамаз невольно замер на месте. Их разделяло не более двадцати шагов. Некоторое время они смотрели друг на друга. Тамаз ощутил в ногах слабость — перед ним стояла Медея Замбахидзе. Ему хотелось шагнуть вперед — ноги не повиновались, как бывает в сновидениях, когда убийца настигает тебя, а ты не можешь ни убежать, ни сдвинуться с места. «Может, я сплю?» — подумал Тамаз. Но разбираться было некогда — Медея робко двинулась к нему. В двух шагах она снова остановилась. Какое прекрасное, какое измученное лицо было у нее, какие пленительные усталые глаза! Тамазу хотелось кинуться к ней, подхватить на руки и унести ее далеко-далеко, на край земли…
— Медея! — чуть слышно выдохнул он.
— Тамаз! — Медея преодолела эти два шага и уткнулась головой ему в грудь.
— Здравствуй, Медея!
— Здравствуй, Тамаз!
— Я знал, что встречу тебя!
— И я знала, Тамаз!
— Пойдем, пойдем куда-нибудь. Можем подняться ко мне, если не торопишься.
— Мне некуда торопиться, Тамаз!
Они шли молча. Тамаз Яшвили не мог осмыслить, что происходит. Он по-прежнему боялся проснуться и убедиться, что все это сон. Но нет, это не было сном. Рядом с ним была Медея. Он слышал ее дыхание, чувствовал тепло ее тела. Будто не было пролетевших лет, будто ничего не случилось, будто все так и должно было быть.
Тесно прижавшись друг к другу, они поднялись по старой, небольшой лестнице. Тамаз осторожно опустил руку в карман, боясь, как бы Медея не подняла голову с его плеча. Неловко сунул ключ в скважину и тихонько повернул. Послышался мелодичный перезвон. Медленно, словно открывая вход в таинственную пещеру, растворилась тяжелая дубовая дверь. Они бесшумно переступили порог. Тамаз включил настольную лампу. Медея неуверенно прошла вперед и оглядела комнату. Потом положила руку на громоздкий, резной буфет.
Господи, как преобразился этот допотопный, топорной работы, не любимый Тамазом буфет, будто стояла Медея в храме перед величественным органом…
И тут волшебные звуки встрепенулись в комнате, словно где-то далеко ударили в колокол. Тамаз догадался — били часы. Прислушался — девять.
«Как рано, оказывается! Почему же на улице не было ни одного человека?»
Медея распустила подобранные волосы. Нагнулась, сняла туфли и мягко подошла к старинному покойному креслу, точно опасаясь спугнуть чарующий звон колокола.