– Ты бы не подслушивал! – одёргивает Фёдор. – И не плети небылиц!

– Не плету! Ширялся он!

Валуй врать не умеет. Теперь такое объяснение выглядит нормальным. Наверное, этот, на западный манер одетый сынок богатеньких родителей, был наркоманом?

А брошенные деревья обратно грузить дорого. Хозяина нет. Умелого, но бескорыстного. Придёт ли когда этот, новый человек? Какая-то беспросветность, тема, на которую они толковали с Валей, Федей и с Кочниным в редакции, когда засиделись накануне новогоднего праздника, но в ожидании будущих праздников и лучших времён…

О той комедии в конторе Паршин хмыкнул: «Этот ваш Гусь…», хотя, кто-кто, а он не путает фамилию, он невольный автор той мистификации, о которой нервно болтал Муратов.

В дневнике хватает наивности избалованного мальчика, но не такой он глупый, каким думал его увидеть, впервые открыв амбарную книгу.

Бийкин и сам недавно (пятого февраля) – в Улыме, обратно – лесовозом. Пренеприятная история. Некий праздник, о котором он накатал полосу, немаленькую, хоть и в два раза меньше формата газеты «Правда». Правду накатал? Конечно. Но не всю.

Пятое февраля был как бы и не зимним днём. Горело солнце накануне, во вторник. И накатила обманная весна, и народ в неё поверил. Народ, который не один мороз вытерпел, верит в любую оттепель, радуется ей, как дитя. Бийкин – не народ, и его не проведёшь.

И вот он выходит из клуба и берёт направление на эстакаду. Там грузят брёвна в вагоны, и такими же брёвнами, кругляком, наполняют автокраном машины марки КрАЗ. На тот миг Виталий думает взять ещё один материал и – в вагон. Ехать лесовозом опасно: предшественник чудом остался жив.

Но у Виталия две хорошие слабости (и плохие есть): очки и наручные часы. Очки он любит в оригинальной оправе, а часы – в оригинальном корпусе. А так как товаров в стране мало, то иной раз выбираешь между формой и содержанием. Очки, например, великолепны (внешне), но с чужими диоптриями. В Улыме с ним сыграли шутку не очки, а часы. Элегантная вещь крупного размера. И вот он – у станции, а поезд свистит вдалеке! Напрашиваться в автомобили руководителей, которых этим днём было много в Улыме, – не его стиль.

Идёт туда, где отправляют кругляк. У одного лесовозника – маршрут в Удельск, но брать попутчика на виду трусит: лучше подберёт его на дороге. А вокруг непонятная тишь: не свистит маневровый, не лязгают вагоны… Авария? Да, нет, – говорит стропаль с автокрана, – никакой аварии, народ в домике милиционера, так как крановщик рельсового крана обнаружил у пакгаузов труп.

В домике, в сенях на лавке – мёртвый. Нет, Виталий его никогда не видел. Но был он именно из той бригады, ради которой отбарабанили слёт бригадиров.

Бийкин топает в тайге, не подождав у вертолётного поля автомобиль, нагнавший его за Улымом, вызвав храбростью уважение водителя и его удовольствие: не передумал, и обещанные два рубля не отменились.

Работая, он не помнил о каком-то трупе. Нет ясности, кто виноват, а строчки нужны. Строчки – в номер, строчки – в загон.

Когда работаешь на какую-то газету, то писать надо в неё не про шишечки, а на заказанную тему. Ни одни репортёр в мире – не свободен. Но Гусельников, то ли плохо это понимал, то ли делал наперекор. Парень, вроде, неплохой, но одновременно (согласен с Леонтием) автомат в руки такому не надо давать.

Он бы не о рекордах, а о трупе на лавке в домике милиционера. Он бы сопоставил эти две темы. А вот Бийкин и копать не думает. Его панацея не велит ему волноваться. Как не рекомендовано это больному, который имеет цель выздороветь, а не умереть.

Володя явно был уверен: впереди беспросветность и правильно критиковать плохое ведение хозяйства и прямолинейную пропаганду. Пропаганда хорошего, но не умелая, приводит к негативному эффекту.

С этим согласен Бийкин. Но он не одобряет такую деятельность, какую вёл этот парень. Он не думает, будто это путь в беспросветность, в яму какую-то. Да и хлопотно подменять руководящие органы. Газета – не твоя. Она горкома партии. Демократическая печать буржуев – только внешне демократия. И там: либо государство, либо богатеи управляют пропагандой, и любого, кто делает что-то вразрез, найдут и убьют. Но и этот, наверное, кем-то убит? Или нет?

Свист локомотива, стук колёс. Идёт поезд с юга на север, а вот и встречный гремит с севера на юг.

Бийкин переделал воскресные дела. Дай-ка почитаю! Так, немного…

Anno… На планёрке шутим. Валуй дал слово не болтать об инъекции, но взглядывает на меня оторопело. А о том, как я с поезда не там сошёл, наболтал. Его речь: «этта» или «эн-то», но коллеги привыкли.