– - По-мо-ги...
– - по складам тихо прохрипела она, но досказать не успела.

Тележка, не выдержав тяжести, накренилась и беззвучно упала вслед за Ириной.

Вернувшийся страх обезболил грубый, резкий удар Ирины о нижние ступени лестницы и заставил волчком откатиться по грязной, исхоженной девичьими тапками площадке к двери. Рядом, оглушив звуком удара, грохнулась тележка. Искры брызнули в лицо Ирине. Она закрыла его дрожащими ладонями и долго боялась отпустить их.

Сверху кричали, чьи-то ноги грохотали по лестнице все ближе, ближе, пока кто-то резкий, властный на схватил Ирину за худенькие кисти рук и не оторвал их от бледного, постаревшего лица.

– - Жива?
– - спросил чей-то знакомый голос и сам себе ответил: -Жива.

В полумраке первого этажа под светом, ворвавшимся в распахнувшуюся дверь, остро блеснули три звездочки на погоне офицерского кителя.

– - Ну что ж ты так неосторожно, -- укоризненно покачала головой бледная Артюхова.

– - Ме... ме... меня то... толкнули, -- вдруг вспомнила отсеченную ужасом секунду перед падением Ирина.

– - Не может быть. Тебе показалось, -- заботливо погладила ее Артюхова по голове, на которой сбился к затылку обязательный на производстве белый платок.
– - Там никого не было.

– - Нет. Меня толкнули, -- уже убежденнее сказала Ирина и, только тут заметив десятки лиц, смотрящих на нее, испугалась того, зачем она это сказала.

5

Откуда взялся в цехе этот огромный пахнущий машинным маслом пресс, она не знала. И как она попала на его скользкую отполированную поверхность, она тоже не знала. И не знала еще многого: почему ее держат за руки и ноги, почему все вокруг молчат и почему мрачная черная плита пресса ближе и ближе надвигается на нее, и, кажется, она даже чувствует, как под ее давлением плотнее и тверже становится воздух, и от этого ей труднее и труднее дышать. А может, и не в плите дело, а в страхе, обжимающем ее беззащитное, обреченно подергивающееся тело. И нужно бы крикнуть, но нет силы в губах, сух и шершав язык, плененной птицей беззвучно бьется что-то в горле. За что ей уготована эта казнь? Что такого совершила она, чтобы расплачиваться столь страшными муками? Кто скажет ей правду?

Но молчат, угрюмо молчат все вокруг. И в этой тишине -- явное знание того, что неведомо ей. А плита уже наплыла, и видны выщербины в металле, и видны темные пятна. Не от чьей-то ли крови?

Она в последнем, отчаянном усилии рванула правую руку, плечо ушло вверх и первым попало под стотонную тяжесть плиты. Пресс сдавил его, потом еще сильнее.

– - А-а-а, -- наконец застонала она.

– - А ну вставай, сучка!
– - почему-то толкнула в бок плита, хотя двигаться могла лишь сверху вниз...

– - Что?
– - вскинулась на кровати Ирина и только тогда, под схлынувший сон, поняла, что нет никакого пресса, что никто не держит ее за руки и ноги, а за плечо трясла щупленькая с короткой стрижкой девушка.

Вокруг -- полумрак ночи. Вокруг -- стоны, храп, скрип пружин.

– - Какого хрена ты на моем месте спишь?
– - запахом пепельницы дохнула девушка.

– - Место?.. Мне это... стар... старший лейтенант... как ее...

– - Артюхова, что ли?

– - Да-да, Артюхова...

– - А-ну, вылазь! Чихать мне на Артюхову!
– - девушка рванула Ирину за руку.
– - Я не хочу у окна кемарить. Там дует. Я здесь спала до ДИЗО.

– - До ДИЗО?
– - машинально, как будто и не на себя, натянула Ирина синий халат, фуфайку. И на каждое движение болью отзывалось ударенное в цехе плечо.
– - До ДИЗО?
– - И вдруг вспомнила, что действительно на вечерней поверке была названа новая фамилия, и девчонка, стоящая рядом с ней, уважительно пропела: "Ну-у, освободи-и-или крутячку! Теперь она кое-кому мозги вкрутит!"

– - Давай кантуйся пошустрее!

Стоило Ирине встать, как девушка оттолкнула ее, швырнула поверх ее подушки еще одну, которую она до этого держала под мышкой, застелила Ирино одеяло еще одним и прямо в синем повседневном халате нырнула под теплое одеяло. Растягивая слова зевком, попрощалась:

– - Канай отседова, шмакадявка!

Ирина вышла в проход между рядами двухъярусных коек, обернулась к двери. Уронив голову на тумбочку и по-детски поджав ноги под табуретку, крепко спала контролерша. Наверное, она лучше Ирины знала, есть ли где свободные места, но будить ее не хотелось. Здесь, в колонии, любое действие имело не такие последствия, на которые можно было рассчитывать на воле. И от этого больше всего хотелось вообще ничего не предпринимать.

Напрягая глаза, Ирина на цыпочках прошла по проходу. Клетчатые одеяла в левом ряду горбились бугорками. В полумраке чуть не ударилась лбом о стену. Потрогала ее рукой, словно проверяя, не подвели ли глаза, и двинулась вдоль другого ряда.

– - Не смотли больсэ на Конысэву, -- прохрипел кто-то на нижнем ярусе.

Нога Ирины в коричневом казенном тапочке, занесенная для шага, замерла в воздухе. В густом кисельном полумраке ночи можно было не верить глазам, но ушам...

– - Она-а-а краси-и-ивая, -- тихо-тихо пропел чей-то голосок.