Шрифт:
– - Соперницы Исакевич?
– - все-таки хотела подробностей Грибанова.
– - Возможно, но...
– - Я сумею сохранить тайну.
– - Если тайну знают двое...
– - Посадить в ДИЗО всех троих?
– - кивнула на папки Грибанова.
– - А зачем? Дело ведь не в Исакевич, а... а в Конышевой...
– - Что-что?!
– - подалась вперед Грибанова.
– - В Конышевой?
– - И сразу вспомнила строптивую девочку в фуфайке, которая сидела точно на том стуле, где сейчас ерзал следователь.
– - Понимаете, только при невероятной осведомленности та девушка, что хотела во что бы то ни стало убить Исакевич, могла узнать, что та в час ночи вдруг решила сменить место сна...
– - Наши и в час ночи могут узнать!
– - отпарировала Грибанова.
– - Во-от, значит, такое дело-о-о, -- следователю очень не хотелось говорить, но он ощущал на своей шее невидимые руки Грибановой, которая упорно хотела выжать из него все, потому слишком давно стала считать колонию частью самой себя, и то, что она теперь что-то не знала, казалось ей болезнью, которую она неожиданно обнаружила у самой себя и о которой теперь хотела знать как можно больше.
– - Значит, дело такое... В Конышевой дело. Боюсь, что за ней идет охота в колонии. И охота серьезная. Сначала -падение с лестницы на производстве, потом -- убийство девушки на том месте, где должна была спать она...
– - Сначала -- бетонная плита... От бордюра, -- задумчиво произнесла Грибанова, поправляя следователя.
– - Какая плита?
– - Это вы у Артюховой подробнее узнаете, -- не хотела она отвлекаться от версии.
– - Хорошо, я к ней сейчас схожу, -- с удовольствием произнес следователь.
– - Вы думаете -- охота?
– - Что?
– - еле вернулся он мысленно от аппетитной фигуры Артюховой.
– - Да, я думаю, идет охота. За Конышевой...
– - Может, изолировать ее? Посадить на время в ДИЗО?
– - По "восемь-два"*?
– - все понял следователь.
– - Да. В целях ее же безопасности, ведь мы...
Скрип резко распахнувшейся двери оборвал ее слова. На пороге стояла разгоряченная Артюхова и еле сдерживала одышку. Следователь посмотрел на ее колышащуюся грудь и чуть не застонал.
– - Что случилось?
– - побледнела Грибанова, словно только такой, испуганной, могла отдать ей новость Артюхова в присутствии чужого человека.
– - Ну что?!
– - Воспитанница Конышева отказалась есть обед...
В колонии отказывались от многого: от работы, учебы, нарядов, приборок, помывок в бане, но чтоб от обеда... Это уже пахло бунтом.
– ------------ *"Восемь-два" -- в соответствии со статьей 8 ( пункт 2) "Исправительного трудового кодекса РСФСР" администрация колонии имеет право прятать осужденного в ДИЗО, если создается угроза для его жизни.
– - Чем объясняет?
– - прожигала Артюхову взглядом Грибанова.
– - Говорит, что ее отравят, -- еле выдавила та.
Грибанова и следователь встретились взглядами. У капитана он был победным.
– - В ДИЗО ее! На семь суток!
– - даже как-то радостно приказала Грибанова.
– - Но тогда же...
– - заупрямствовала Артюхова.
– - Знаю. Тогда она потеряет право освободиться после первой трети срока. Ну и что?! Вы хотите, чтобы уже через полчаса вся колония всед за ней объявила голодовку?
– - Е... есть, -- приложила Артюхова ладонь к непокрытой голове, комкая в левой руке берет с колючей кокардой взмокшими пальцами.
– - Выполняйте, тов-варищ старший лейтенант, -- прохрипела Грибанова и отвернулась на кресле к окну.
По вспаханной полосе все так же по-хозяйски переваливались толстые грачи, а высоко над ними стояло серо-стальное небо, совершенно одинаковое что над колонией, что вне ее.
7
Впору было разрыдаться. Ирина думала, что ДИЗО -- это одиночная камера, думала, что наконец-то между ней и невидимой убийцей возникнет крепостная, метровой толщины, стена изолятора, и она, оставшись в одиночестве, сумеет хоть немного успокоиться и обдумать план спасения. Оказалось, что ее определили в общую камеру. Когда заикнулась об одиночной, здоровенный бугай-контролер, на плечах которого две красные сержантские лычки казались тоненькими ниточками, хмуро прожевал в рыжие усы:
– - По второму разу загремишь -- сядешь в одиночку. Давай-давай, снимай тапки!
Ирина послушно разулась, шагнула на холодный деревянный пол камеры и вздрогнула от удара бронированной двери за спиной.
Вставшие при появлении контролера две девушки, стрельнув по ней быстрыми взглядами, молча легли на деревянные лежаки, видимо, еще хранившие тепло их хрупких тел. Наверное, этих взглядов им вполне хватило на знакомство, потому что ни о чем они Ирину не спросили и вообще вели себя так, словно контролер впустил в камеру свежий воздух, а не человека. Игра это или обязательный ритуал, Ирина не знала, а потому и сама, изобразив глухонемую, прошла к свободному лежаку, цепями удерживаемому у стены, и беззвучно села на него.