– Ты на каком тральце-то служишь?
– вспомнив, что Абунина дали им на этот выход, спросил Майгатов.

– На базовом.

– Д-да. Там не служба, а сплошная анархия.
– Посмотрел на нагрудный карман матроса, по верху которого не была пришита положенная по уставу белая полоска с номером боевой части и поста, но почему-то ничего не сказал.
– Небось, и книжки "Боевой номер" отродясь не видел.

– На тральце не было. А тут - во, - все с такой же довольной улыбкой выудил из кармана махонькую, размером с блокнотик книжицу, - достал.

Майгатов развернул ее. Детскими печатными буквами на первой странице было написано:"Абунин Ваня". И - ничего больше. Отругать бы за такое "заполнение", ведь не пишется фамилия в книжку, а только номер боевого поста, но кого ругать? Человека, для которого служба - лишь интересная, необычная детская игра?

– Ладно. Я тебе сам ее заполню. Как положено, - помолчал под врезавший по двери кают-компании взрыв хохота.
– Абунин, значит, Ваня.
– И, засунув книжку "Боевой номер" в карман, пошел по коридору на верхнюю палубу. Оттуда, вдоль труб торпедных аппаратов, на ют, в кормовую часть корабля.

Ют встретил распахнутым звездным небом, хоботом кормовой артбашни и долговязой фигурой с торчащим из-за спины стволом.

– Вахтэнный пэ-пэ-дэ-о* матрос Пэрэпадэнко, - обозначила себя фигура, и Майгатов узнал по грубому украинскому "э" моряка-радиометриста, с которым они вместе наблюдали за раздвоением цели на экране.

– Спокойно?

– Так точно, товарыш старшы лыйтинант. Токо шось проплеснуло нэдалэчко пару разив. Мабуть, рыбки. Памьятаетэ, як биля Адэна, в акияни воны сигалы? Як оти лягушаткы - шасть, шасть...

– А это,..
– пересиливая задумчивость, попытался вспомнить что-то важное, - гранаты...

– У нас, на Полтавщыни, писля дощу таки ж лягушаткы...

– Гранаты бросали за борт?
– прервал красноречие моряка.

– Яки гранаты? А-а! Шоб пловцив-дивэрсантив повбываты, якщо воны зъявяться? Ни, нэ бросалы. Вах-цэр казалы, шо комбрыг забороныв, бо ци разрывы його донымають уночи...

– Доныма-а-ають, - перекривил Майгатов, хотя и не к матросу, а к Бурыге адресовалась эта ирония.

Даже здесь, отсутствуя, Бурыга "достал" его. Кровь ударила в голову, и, подгоняемый раздражением, Майгатов огрубил голос:

– Перепаденко, вызови на ют вахтенного офицера, - мысленно представил всех сидящих за чаем в кают-компании и не нашел в ней командира второй, артиллерийской, боевой части старшего лейтенанта-корейца. Показав на слоновью голову артбашни, на всякий случай уточнил: - На вахте - Ким?
– и, поймав кивок длиннющим, несуразным в этой тьме козырьком перепаденковской пилотки, поторопил: - И пусть с гранатой идет, инструкции надо выполнять, выпалил, а в мозгу клекнуло, отщелкнулось обидой на самого себя, когда по-утиному закачалась узкая длинная спина Перепаденко по правому борту:"Сам же, гад, инструкцию нарушаю. Нельзя ж ему пост оставлять." Но гнев был сильнее укоризны, и Майгатов успокоил себя тем, что ведь не просто отослал он вахтенного, а оставил за него себя.

Душная ночь густым звездным колпаком висела над морем. Если в вышине желтые точки стояли неподвижными, вбитыми в черный рубероид шляпками гвоздей, то внизу, где глаз искал, но не мог найти линию горизонта, они двигались слева направо и справа налево, словно хотели этой сменой мест запутать астрономов. Майгатов изумленно сощурил глаза и только тогда понял, что "Альбатрос", стоящий на ------- *ППДО - пост противоподводнодиверсионной обороны. якоре, развернуло течением, и с левого борта теперь был виден уже не черный, мертвенно безмолвный берег, а фарватер, по которому несли свои огни-звезды десятки кораблей.

Беззвучное однообразие их движения быстро надоело, и Майгатов перевел взгляд на палубу. А поскольку глаз в первую очередь замечает все несвойственное привычной, устоявшейся "картинке", то и теперь в первую очередь он отпечатал в мозгу не привычную башню орудия, рельсы бомбосбрасывателя или леера, а все еще лежащую по правому борту гору ящиков. гору ящиков. Присмотревшись, правда, отметил, что, скорее, не ящиков, а мешков. Большую часть коробок, в том числе и ту, за которой пряталась тогда рогатая змея, рассовали по кубрикам. Остались в основном мешки. Серые, пузатые, неподъемные, такие внешне похожие на мешки с затонувшего сухогруза. А может, и вообще все мешки в мире - будь они набиты рисом ли, сахаром ли, пшеном ли - так похожи друг на друга. Один из этих серых толстяков слез по боку горки, лежал поперек узкого прохода по правому борту, и никто не удосуживался его поправить. Конечно: перешагивать легче, чем оттащить в сторону. Майгатов шагнул к нему, нагнулся, и, обдирая подушечки пальцев грубой колкой мешковиной, затащил тяжеленный мешок на вершину горки.

Когда разогнул спину и посмотрел на звезды, они как-то странно дрогнули, зашипели и рывком, словно небо потрусили, ссыпались вниз. Под шипение в глохнущих ушах он успел лишь подумать, что не заметил, видно, среди мешков еще одну змею, и тут же упал ничком. Чернота хлынула в глаза.

Глава вторая

1

Огромная белая птица парила над океаном. Разбежавшийся в неоглядной пустоте ветер бил ей в грудь, взъерошивал серые перья на концах крыльев, но птица словно не замечала его, а если приставания становились слишком настойчивыми, взмывала чуть выше, ложилась на этот тугой широкий поток, и он тут же из врага становился другом, и нес, нес, нес ее над серой, в проседях пены, океанской целиной.