В Мисриан пришла весна.

Уже появилась первая трава на склонах, уже покачивали головками желтые цветы. Широко раскинулись на весеннем приволье долины Мисриана.

Почти месяц прошел с тех пор, как Джума выписался из больницы. Позади остались семьдесят дней боли и лекарств, зарубцевались шрамы, срослись кости. Сегодня они с Зохрой после работы не пошли домой. Сначала погуляли возле моста, полюбовались холмами, природой. Все казалось им странным, не таким, как всегда. Даже мост, который они возвели своими руками, даже ожидавший бурлящую воду Караджар сейчас казался необычным. Они словно не верили, что смогли построить эту громадину — подошли вплотную, долго рассматривали мост и вернулись домой уже к ночи. Джуме показалось, что гуляли они каких-нибудь несколько минут. Да и глаза Зохры говорили, что ей не хочется расставаться. На прощание она пристально посмотрела на него, и этот взгляд приковал Джуму к месту. Зохра, казалось, ждет чего-то, ее ласковые глаза словно говорили: «Ну, скажи, скажи, не стесняйся!» Но слова не шли, он так и не сумел ничего из себя выдавить. Но и уйти не мог.

— Пошли, Джума, к нам, чаю попьем, магнитофон послушаем, — произнесла, наконец, Зохра. — Все равно мама сегодня не приедет.

Джума так давно ждал этого приглашения, что сразу вошел в дом. Зохра стала готовить ужин, а он сел возле двери и смотрел на нее.

Он давно привык к Зохре. И сотни раз наблюдал за ней. Глядел на нее, когда она навещала его в больнице. Всматривался, даже когда впутался в историю с этим Гардашем, и когда она стирала его одежду. И только что, когда они гуляли по мосту, он тоже поглядывал на Зохру. Он гордился ее красотой и никак не мог насмотреться на девушку. Они сам не заметил, как поцеловал Зохру в щеку.

— Что это значит? — отстранилась она.

Джума вскочил.

— Прости, Зохра, клянусь, сам не знаю, что делаю, — стал оправдываться Джума.

Зохра, отвернувшись к стене, заплакала. И Джума испугался. Мало того, что отец ее бросил, еще и я обидел. Как же ее успокоить?

— Не плачь, Зохра! Лучше я уйду!

Зохра со слезами на глазах повернулась к нему.

— Что скажет мама? Я поклялась ей, что пока не выйду замуж, мужская рука меня не коснется…

— Я сам скажу твоей маме…

Но тут Джума запнулся. А что если она на это согласится? Он ведь все равно не сумеет объясниться с Халимой-апа. Джума направился к двери.

— До завтра…

— Нет, не уходи! — схватила его за руку Зохра. — Не уходи, останься со мной!

«Чего бы я не сделал для тебя! Только скажи: «Стань мне другом на всю жизнь!» — мысленно говорил Джума. Он погладил руки девушки, такие нежные, будто не этими самыми руками она таскала носилки и мешала бетон.

Зохра опять повеселела и забыла обиду. Так, за разговорами, они и встретили утро. О чем только не переговорили! И все это была любовь. Пусть они не повторяли каждый миг «люблю», но именно в эту ночь они впервые поняли друг друга.

После этой встречи они не скрывали своей любви. И соперники смирились.

— Ты молодец, Джума, ты выиграл, я преклоняюсь перед тобой, — серьезно сказал Базар.

Но больше всех радовалась Халима.

Между тем, как говорится, сколько ребенок ни плачет, а тутовник в свое время созреет. Строительство моста закончилось. Наступил долгожданный день: государственная комиссия приняла мост Караджара с оценкой «отлично». И Давид Моисеевич, и ребята были на седьмом небе от счастья. Сегодня впервые по мосту пройдут машины. Едва забрезжило, Давид Моисеевич уже ходил по мосту туда и обратно, и все посматривал на дорогу. Чувствовалось — прораб кого-то ждет, но кого? И самое удивительное — он протянул, через мост веревку.

За огромным холмом встало солнце, озарив алым светом всю округу, и вместе с солнцем поднялись клубы пыли. Показались машины со стройматериалами. Именно они должны были проехать по мосту. Это знали все, и никто не понимал, что творится с прорабом. Первая машина доехала до веревки и встала. Водитель замахал руками, как бы говоря: «Что все это значит?» Прораб стоял, скрестив руки: «Путь закрыт». Машины выстроились в цепочку, шоферы, громко ругаясь, выходили из кабин.

Караджарский мост был прекрасен, и все смотрели на него. Одни заглядывали под мост, другие смотрели вдаль, любуясь степными просторами Машат-Мисриана.

Наконец Джума, не выдержав, спросил:

— Что-нибудь случилось, Давид Моисеевич?

Прораб что-то сердито пробормотал и снова стал смотреть на дорогу.

Ничего не поняв, Джума пожал плечами: мост прекрасен, это все видят. Почему же он задерживает машины? И он тоже посмотрел на дорогу, где опять взвились в воздух клубы пыли. Прораб просиял:

— Я же говорил, успеют… Таган-ага и Халима должны подъехать. Без них нельзя начинать.

Давид Моисеевич хотел еще что-то добавить, но тут колеса мотоцикла Таган-ага, будто пролетев по воздуху, оказались совсем рядом с ними.

Джума не без удивления смотрел на Таган-ага и Халиму-апа. И остальные ребята во все глаза смотрели, и даже Зохра. Да и как не смотреть! Таган-ага всегда носил бородку, а сегодня побрился, принарядился…

Сиплый Берды, подбежав первым, схватился за руль мотоцикла.

— Ого, бригадир, тебя хоть сейчас в ЗАГС веди! — засмеялся он.

Но как ни странно, на этот раз шутка попала прямо в «яблочко».

— А может быть, мы прямо из ЗАГСа, парень, откуда ты знаешь?

Вот это да! Неужели правда? Ну и новость! Ребята переглянулись, стали присматриваться к Халиме-апа: и она наряжена, застенчиво улыбается. Кажется, правда.