Шрифт:
– А как же… плюхи эти… щекотухи…
– Проскочим, – заявил Федулыч и привычно поскрёб в голове.
Уверенности в его голосе было мало. Прямо скажем, не было уверенности совсем никакой.
– И-и-и-и-а-а-а-а!!! – тоскливо прокричал Василий, понурив голову и перейдя с весёлой рыси на меланхоличную, безрадостную трусцу.
– Давай-давай! – прикрикнул на него Пантелеймон, - Не халтурь!
– И-и-и-и-а-а-а-а!!! – всхлипнул осёл и, смирившись с судьбой, послушно устремился навстречу неизбежности.
Алчный и грозный зев туннеля приближался стремительно и неумолимо. Вокруг с каждым шагом становилось всё темнее и темнее. Дорогу, по которой катилась телега, обступили цепкие длиннорукие ели, дрожащие трусливые осины, недобрые дуплистые дубы. Они сжимали тропу со всех сторон, грозили ветвями, подхлёстывали, подгоняли, торопили путешественников, нашёптывая им в уши и направляя в сторону безжалостного туннеля.
– Ха-ха-ха!!!
– захохотала где-то наверху неизвестная, до жути смешливая птица.
– Х-х-ха-а-а! Х-х-ха-а-а! Х-х-ха-а-а! – прокатилось эхом со стороны совсем уже близкого входа в туннель.
Венька вздрогнул всем телом и изо всех сил прижался к тёплому боку Пантелеймона.
– Не боись, герой, - прошептал возница, - Главное, сам не засмейся. А не то…
«Живот надорвёшь», - вспомнилась Веньке предупреждающая надпись на придорожном камне.
Вот оно что! Вот, значит, в каком они смысле… От смеха! От смеха живот надорвёшь! Ну, это пусть они только попробуют! Не такой он, Венька. Не из смешливых. Не засмеётся он ни за что. И никто его здесь рассмешить не сможет.
– Фу-у-у-ух! – Венька шумно выдохнул, крепко сжал губы и вдобавок рот ладонью прикрыл, чтоб наверняка.
Тут же вокруг до ватной густоты спрессовался воздух, и всё растворилось и исчезло в сыром, дрожащем тумане. Телега, испуганно дребезжа и покачиваясь, вкатилась под мрачный свод туннеля.
– Ха-ха! Хи-хи! Хо-хо! Ох-хо-хо-хо! – тихие хихиканья, перешёптывания и вздохи отскочили от стен и полетели прямо в Веньку.
Что-то прошуршало, пронеслось рядом, подуло на волосы, задело щёку – то ли мягким пухом, то ли лёгким пером.
– Ой! – сказал Венька, едва не хихикнув, такое это перо было щекотливое и смешное.
– Тс-с-с-с-с!!! – прошипел Федулыч и тоже ойкнул, видно, и мимо него пронеслось, задело, пощекотало и унеслось, неведомое, невесомое и непойманное.
Плюх! – шлёпнулось что-то в телегу рядом с Венькой.
Плюх! – упало совсем близко от первого плюха.
Плюх! – ударилось о чемодан и с нежным чавканьем скатилось с него в устилавшую телегу солому.
Тут уже посыпалось, полетело сверху градом: плюх! плюх! плюх! плюх! плюх! плюх! плюх! плюх! Как будто сверху опустили щекотный мохнатый колпак.
Глава 14. Плюхи поют песни.
– Прикройся чем-нито! – тихим шёпотом предупредил Пантелеймон.
Поздно предупредил. Плюхи уже сыпались Веньке на голову, за шиворот, лезли за пазуху и в рукава.
– Щ-щ-щекотно! – простонал Венька, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться во весь голос.
Мягкие и мохнатые плюхи-щекотухи бесцеремонно ползали прямо по Веньке, дули ему в уши, щекотали бока, подмышки, шею. Венька отбрыкивался и отмахивался от них, как мог. Извивался всем телом, дёргался, дрыгал в разные стороны ногами. Отцеплял от себя пушистые податливые комки, отбрасывал их прочь, далеко в темноту.
Плюх! плюх! плюх! – падали в телегу всё новые и новые плюхи.
– Кх-х-ха! Кх-х-ха! – кряхтел и ворочался под их натиском Пантелеймон.
– И-и-и-х-х-ха-а-а!!! – жалобно кричал Василий, ему от этих плюх тоже порядком доставалось.
Плюхи продолжали щекотать, дразнить, выколачивать смех из несчастных страдальцев. Венька раздувал щёки, сдерживаясь из последних сил. И тут…
Плюхи-злюки-щекотухи,
Мохнатухи-желтобрюхи,
Поём песни, лезем в ухи,
Защекочем вас, свистухи!
Пантелеймон закашлялся особенно сильно. Венька зажал себе рот двумя руками и в изнеможении повалился на дно телеги. Плюхи запели громче. Голоса их звенели, как колокольчики, и, щекотно журча, втекали прямо в уши.
Бормотухи-стрекотухи,
Беспардонки-колотухи,
Колдуны-хохотуны,
Защеко-о-очем, свистуны!
Смех бурлил и клокотал в Венькиной груди, распирал его, рвался наружу и с тихим свистом вытекал через нос.