Мне было хорошо, уютно и тепло. Тело почти не чувствовалось, а над ним, хорошо ощущаемый, парил ангел. Светящийся такой, белый, невесомый… как пушинка. Я лежал, умиротворенно ощущая, как несформированные обрывки мыслей смываются в ментальный унитаз нирваны. Что-то слегка гудело и изредка крайне противно попискивало, но мне, как опытному уже душевному переселенцу, было всё равно. Чистого рая не бывает.

— Кончайте придуриваться, молодой человек, — приятный мужской баритон с нотками хитринки был не то, что неожиданностью, но иллюзию поломал напрочь, — У меня 17 лет стажа врачебного, я вижу, что вы в сознании!

— Это у вас, — вполне резонно заметил я, размыкая спекшиеся губы, — А у Юльки нет. И ей может прийти в голову трахнуть меня током. Прогоните её куда-нибудь, доктор. Она меня тревожит.

— Девушка за него переживает, от постели не отходит, а он и не доволен! — всплеснул руками по-бабьи вполне себе мужиковатый мужик с щегольской бородкой на умной очкастой морде, искаженной одновременно профессиональным дружелюбием и непрофессиональной завистью. Ну куда тебе, дед сорокалетний, на юных призраков-то заглядываться? Ты ж медик! Ты должен понимать, что им… некуда! В смысле совсем! Они цельные!

— Как он, Владимир Иванович? — продолжая парить над моим бренным телом, потребовала объяснений бывшая ангелица, а нынешнее око некоего товарища майора, на полставки подрабатывающее у него дочерью.

— А сейчас увидим! — бодро отреагировал врач, присаживаясь ко мне на кровать и начиная щупать всё подряд. Да еще и градусник воткнул. Я все ждал, пока он меня перевернет или хотя бы самого попросит перевернуться, чтобы посмотреть рану в спине (которая ныла довольно интенсивно, надо сказать), но вместо этого, добрый доктор, с раздражением вздохнув, попросил меня принять полусидячее положение. Понятное дело, что ему не нравятся пациенты в КАПНИМЕ. Ограничивающий экзоскелет легкий и прочный, но по старой традиции советской — угловатый и неудобный, что оценили бандюги, а вот теперь и простынь, тут же задравшаяся к ядреной матери. Юлька, висящая над этим кордебалетом, зырила и безмолвствовала.

— Ой, — выдавил я, исполнив просьбу врачебного характера. Пошли вертолеты, начала нарастать пульсирующая боль в висках, бросило в жар и пот, даже затошнило.

— Ага, — почему-то обрадовался убийца в белом халате, — Это у вас, товарищ студент, хорошее такое сотрясение! Как же вы умудрились-то? Какой у вас коэффициент усиления?

— А допуск у вас есть? — вяло спросил я, пытаясь прицелиться таким образом, чтобы наблевать доктору на колени. Тот, стреляный воробей, неладное почуял, поэтому невероятно проворно встал, даже сделав шаг назад.

— Допуск есть, — мерно проговорили с потолка, а затем сдали меня как последнюю сучку, — Фактический коэффициент, Владимир Иванович, ноль. Генетический… один тридцать восемь.

— Что? Как? — заморгал врачебное не светило (светило с потолка), — Это что, тот самый Изотов? Симулянт?!!

— Да, — Юлька была сегодня особенно свежа сегодня своим равнодушием. Не знаю, как я разбирал его оттенки и откуда они у призрака, но, если экстраполировать факты даже моей ушибленной головой, то можно сделать вывод, что ей тут жутко не нравится.

— На анализы! — тут же прогремел бородатый, полностью теряя свой лоск и припациентную врачебную деформацию. Из-под шкуры клистирной трубки, смазанной сиропом, выглянул по крайней мере зав. отделения или еще какой местный альфа-самец, — На полные!

В палату ввалилась медсестра с фигурой ветерана ММА, взглянула на меня хмурым глазом и решительно пошевелила мясистым носом с бородавкой. Коротко кивнув на завывания врача, она удалилась, чтобы вернуться с медбратом, годившимся ей в сводные братья или там партнеры по армрестлингу, я так точно и не понял. Через минуту меня уже катили в глубины пахнущего больницей ада, дабы брать, брать, еще раз брать, но ничего не давать взамен, кроме страданий и потерь в самоуважении. Палатенцо суровым ангелом возмездия парила за каталкой, взяв зачем-то повышенную высоту. И, кажется, светясь больше обычного.

Пока везли, я уже чуток разогнал вертолеты и набрался смелости спросить, что у меня там с пулей в спине, но на очередном ухабе, выбоине или колдоебине, наличествовавших в больницах, каталка резко подпрыгнула вместе со мной, от чего я, подлетев, шваркнулся назад и аж хрюкнул, ощутив резкую боль в спине и, почему-то, в жопе. Ну не в самой, правая ягодица внезапно дала о себе знать, так что я притих в ожидании, пока довезут до реанимации или куда там меня тащщут.

— Юлия Игоревна! — предельно серьезным тоном квакнул альфа-коновал, — Вам придётся подождать здесь! Туда вход воспрещен!

— Нет, — равнодушно ответила парящая в воздухе полупрозрачная девушка, — Я от него не отойду.

Это «Владимиру Ивановичу» очень сильно не понравилось. Огорчился мужик изрядно, остановил процессию и начал на Юленьку авторитетно так орать. Выговаривать ей, что мол, хоть и знаменитость, и всё такое, но порядок нарушать нельзя, правила есть правила, и какой бы сякой она не была, она не смеет диктовать свои порядки в лучшей больнице Стакомска. Палатенцо слушала-слушала, висела-висела, а потом, когда усатый-бородатый сделал паузу, чтобы слегка расслабить горлышко и прояснить покрасневшую морду лица, моя милая соседка ладошки так свои одну к другой приблизила и пустила между ними свое сраное липиздричество с громким треском. А потом своим спокойным равнодушным голоском заявила, что имеет распоряжение от главврача, Анны Прокопьевны Полипенко, применить нелетальное электрическое воздействие на тех, кто попробует без разрешения этой чудесной женщины обследовать Изотова.