Волошин узнает, что его оппозиционные взгляды замечены: он находится под негласным надзором полиции. Поначалу он относится к этому с иронией. Надзор, по его мнению, «сказывается только в том, что меня знают все университетские педеля да городовой на нашем углу вытягивается передо мной во фрунт и отдает честь». Но в феврале 1899 г. началась первая всероссийская студенческая забастовка. По донесению помощника инспектора, Кириенко-Волошин пытался «произвести волнение в актовом зале, где собирал вокруг себя кружок слушателей; то же он пытался делать и в аудитории своего курса». Это явилось достаточным основанием для того, чтобы уволить студента четвертого семестра юридического факультета из университета. Сам Волошин позднее уточнял, что в актовом зале «в тот день не агитировал… зато в библиотечной сказал пять слов». Он был выслан со свидетельством о неблагонадежности по месту жительства, то есть в Феодосию. В начале сентября, воспользовавшись тем обстоятельством, что будет принят в университет только в январе будущего года, Волошин вместе с матерью отправляется в свое первое заграничное путешествие (Краков, Вена, Северная Италия, Швейцария, Париж, Берлин). В январе 1900 г. он вернулся в Москву, чтобы «окончательно выяснить свои отношения к университету». Весной сдал экзамены за второй курс юридического факультета.

За время пребывания за границей Волошин все определеннее осознает ненужность для него юридического образования. «Не перейти ли мне лучше на историко-филологический факультет? – пишет он Елене Оттобальдовне. – В сущности, все мои интересы направлены именно в эту сторону – истории, искусства и литературы, а никак не права». Оказалось, что кроме России, с ее скучной и неповоротливой полицейско-чиновничьей машиной, существует огромный интересный мир:

В конце мая 1900 г. Волошин с тремя спутниками выезжает из Москвы за границу. Австро-Венгрия, пеший переход через Тирольские Альпы, вся Италия – от озера Комо на севере до южного порта Бриндизи, Афины, Константинополь… В его архиве сохранились две тетради записей под названием «Журнал путешествия, или Сколько стран можно увидать за полтораста рублей».

По приезде в Крым он был неожиданно задержан жандармами. «За что и почему меня арестовали, – писал Волошин, – я не знал абсолютно и терялся в самых неправдоподобных догадках, что не мешало мне все-таки сиять радостью и весельем по поводу этого факта. Я тогда чувствовал себя ужасно гордым, особенно когда меня провезли под конвоем по улицам Феодосии… Я просидел день в Харьковской центральной тюрьме, а затем был посажен в Москве в Басманную часть, где и отсидел в одиночке две недели, удивляя охранников своим прекрасным расположением духа». Его выпустили через восемь дней, уведомив, что еще возможна далекая высылка. До окончательного решения дела Волошин был лишен права въезда в столицу и подчинен гласному надзору полиции на один год. Подписав обязательство сообщать о перемене своего адреса в московское охранное отделение, он выехал в Севастополь, откуда через несколько дней, не дожидаясь новых репрессий, отправился со знакомым инженером В. О. Вяземским в Азию на изыскания по строительству железной дороги Ташкент—Оренбург.

Вынужденная поездка в Азию на полгода дала Волошину возможность посмотреть на европейскую культуру «с престолов Памира». Здесь поэт переживает ощущение небывалого «равновесия», позволившего ему осознать доступность освоения тысячелетней западноевропейской культуры. Он сделал выбор: «на много лет уйти на Запад, пройти сквозь латинскую дисциплину формы», чтобы затем сказать России свое слово о сокровищах европейского духа. «1900 год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения. Я провел его с караваном в пустыне. Здесь настигли меня Ницше и „Три разговора“ Вл. Соловьева. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно – с высоты Азийских плоскогорий и произвести переоценку культурных ценностей», – написал он в 1925 г. в «Автобиографии».

В стихотворении «Сквозь сеть алмазную зазеленел восток…» Волошин выразил свое жизненное кредо:

В декабре 1900 г. Волошин получил из Москвы известие о том, что его «дело» «оставлено без последствий», но в университет он в этом году принят не будет. Он решил уехать в Париж и начал в Ташкенте хлопотать о заграничном паспорте. Судя по письму к А. М. Петровой (12 февраля 1901 г.), он решил ехать во Францию «не для того, чтобы поступить на какой-то факультет, слушать того-то и то-то». «Это всё подробности, – продолжал Волошин, – это всё между прочим – я еду, чтобы познать всю европейскую культуру в ее первоисточнике и затем, отбросив всё „европейское“ и оставив только человеческое, идти учиться к другим цивилизациям, „искать истины“ в Индию, в Китай. <…> Когда это будет сделано, тогда уж действительно нужно будет на сорок дней в пустыню, а после того в Россию, окончательно и навсегда. Вы боитесь, что я отрешусь от всего родного. Теперь пока это, может, и надо будет сделать, чтобы получить полный и абсолютный простор для мысли. А потом, когда наступит время, родное само хлынет в душу неизбежным, неотразимым потоком и тем сильнее хлынет. Вертится у меня одна фраза Щедрина: „Хорошо за границей, а в России лучше, лучше – потому что больнее“» [2] .

В Париже Волошин слушает лекции в Сорбонне и в Лувре, а также в нескольких высших учебных заведениях. Начинает заниматься рисованием в ателье художницы Кругликовой и в академии Коларосси. Знакомство с Е. С. Кругликовой и К. Д. Бальмонтом способствует вхождению нового парижанина в литературно-художественную среду.

Летом 1901 г. Волошин вместе с Е. С. Кругликовой и еще двумя художниками отправляется в путешествие по Андорре, на остров Майорку и в Испанию. «В конце июня я собираюсь в Пиренеи, в республику Андорру, – писал он А. М. Пешковскому, – которая меня окончательно покорила тем, что об ней решительно нигде и ничего не написано». Е. С. Кругликова вспоминала: «В первое же лето Макс уговаривает нас совершить путешествие пешком в Испанию и посетить Балеарские острова (Майорку). Его необыкновенная энергия заставляет меня согласиться, несмотря на то что я вовсе не люблю ни гор, ни пешего хождения. Появляются географические карты, бедекеры, составляется маршрут. По системе Макса готовятся костюмы: какие-то необыкновенные кофты из непромокаемой материи, с множеством карманов для альбомов, красок, кистей и карандашей, рюкзаки, сапоги на гвоздях, велосипедные шаровары, береты…» Позже Волошин написал об этом путешествии две статьи: «Андорра» и «По глухим местам Испании. Вальдемоза».

Заграничные путешествия способствовали становлению Волошина как поэта. Стихотворения, написанные на основе его европейских впечатлений, отличаются от юношеских стихов строгостью формы и образностью. Париж сыграл в творчестве Волошина особую роль. «Париж – сознание ритма и формы», – писал он. Из Парижа он привезет в Россию стихотворения «В вагоне», «Кастаньеты», «Как мне близок и понятен…», «Осень… Осень… Весь Париж…», написанные там или навеянные этим городом. В «Автобиографии» (1925) Волошин перечислил, чему он смог научиться в «столице мира»: «чувству красок – у Парижа, логике – у готических соборов, средневековой латыни – у Гастона Париса, строю мысли – у Бергсона, скептицизму – у Анатоля Франса, прозе – у Флобера, стиху – у Готье и Эредиа».

В конце 1903 г. Волошин в качестве корреспондента нового журнала «Весы» пишет из Парижа статьи о художественных выставках, о книжных новинках, о театральных премьерах. Андрей Белый впоследствии написал в своих мемуарах, что Волошин был мостом «между демократической Францией, новыми течениями в искусстве, богемой квартала Латинского и – нашей левой общественностью». В это же время начинает складываться цикл стихотворений, посвященных Парижу, который будет опубликован в первой его стихотворной книге «Стихотворения. 1900–1910» (М.: Гриф, 1910).