— Вы сказали, будто видели гражданку Соболеву за три дня до исчезновения, а другие свидетели утверждают, что Вы приставали к ней в этот вечер, пытались затащить ее в орешник. Что можете сообщить по этому поводу?

— Я действительно взял ее за руку, но лишь с той целью, чтобы ее поцеловать, а эти невежи все восприняли по-своему. Побудете здесь у нас — еще не с такими сплетнями столкнетесь.

Оперативник заметил, как глазенки допрашиваемого вновь забегали, было очевидно, что он лжет и выкручивается.

— А скажи, Женя, откуда у тебя такой фингал? Кто тебе его подсветил? — вмешался в разговор молчавший милиционер.

— Так, Тимофей Федорович, ты со шпаной борешься, что они по утрам в лесу околачиваются и на честных граждан нападают, — работник культуры потер пальцем длинный нос.

Старшина спокойно встал с подоконника, вынул из кобуры наган, играя им, подошел к обмершему Селиванову:

— А ты, Евгений Евгеньевич, покажи мне эту шпану, или хоть приметы их опиши, я и займусь ими, — он повертел стволом пистолета у носа заведующего клубом и убрал наган в кобуру.

Максим в этот момент внимательно смотрел в глаза Селиванову (ведь глаза — зеркало души) и все понял: «Без сомнения, женщину-фельдшера убил именно он. Вопрос теперь только в том, где ее искать, где он ее сумел закопать?»

— Ладно, гражданин Селиванов, Вы пока свободны. Подпишите протокол допроса и можете идти, — не успел младший лейтенант встать из-за стола, как сидевший интеллигентик вскочил со стула и выпорхнул за дверь.

— Зря Вы его отпустили, Максим Захарович, ведь очевидно, что это его рук дело, он сейчас нам бы все рассказал, разрешите, я этого субъекта догоню и верну сюда.

— Не стоит, старшина, он сильно чем-то или кем-то напуган и будет только трястись, да еще ему плохо станет. Завтра еще раз к вечеру допросим, а там видно будет.

— Не думаю, что это у Вас получится. Наверняка эта гнида прямо сейчас побежит в район к кому-нибудь из районного комитета партии[1] под крылышко, больше Вы его не увидите.

— Знаешь, Федорыч, не хочется начинать карьеру с допросов с пристрастием, мы сыщики закона, а не палачи. Конечно, если начальник отдела санкционирует, то придется поговорить с ним более жестко, но мне почему-то кажется, завтра все прояснится. Давай немного подождем, хорошо?

— Давайте попробуем.

В этот момент дверь в класс отворилась, и вошел бригадир полеводческой бригады Запалов, он, сняв фуражку, поклонился и сел на предложенное Максимом место. Несколько минут он подробно рассказывал о такой чудесной посадке самолета у них на поле, практически повторив рассказ председателя колхоза. Сотрудники правоохранительных органов, не перебивая, слушали его. Когда он окончил, Максим спросил его:

— Скажите, Евлампий Сидорович, а среди тех летчиков, которые прилетели после обеда, был тот первый пилот, который, по Вашим словам, скрылся в лесу, или нет?

— Нет, тот первый был другой — это я хорошо помню.

— Хорошо, подписывайте и идите, спасибо Вам.

— Вот видите, старшина, не все в этом деле так просто, как кажется, не так как-то ведет себя этот интеллигентик, что-то за этим за всем кроется, нужно ждать завтрашнего дня. Пойду проведаю учительницу, а то она очень боится темноты, — младший лейтенант направился к комнате учительницы, а старшина пошел на улицу покурить.

…Утро 11-го июня выдалось довольно солнечным и теплым. У здания сельсовета скопилось человек пятьдесят, они стояли в ожидании оперативников, щурясь от солнца, и негромко переговаривались. Владимир Афанасьевич представил Максима людям, участкового уполномоченного и так все знали, сразу посыпались вопросы, некоторые довольно едкие:

— Федорычу мы верим, а Вы, молодой человек, приехали, чтоб бумажечки собрать да дело побыстрей закрыть, — съязвила грудастая сорокалетняя баба, видимо, доярка (руки у нее были сильные и немного распухшие).

Все загудели.

— Ладно тебе, Поликарповна, язык у тебя, как бритва, — урезонил ее стоящий рядом с Максимом председатель колхоза.

— А ты нам, Михалыч, рот не затыкай. Только люди в медицину поверили, увидели, что их нормально лечить начали, решили на правлении помещение под медпункт выделить. А фельдшерица какая была: красивая, умная, никого добрым словом не обойдет; скольких людей уже вылечила; вот Иваныч — лесник подтвердит, его сынишку накануне, как пропасть, от верной смерти спасла, — поддержала ее продавщица магазина.

— Да-да, — неслось со всех сторон. — Нашего фельдшера убили, а власти хотят замять это дело, им скандал не выгоден.

Максим поднял вверх руку, прося тишины. Когда все унялись, спокойно спросил:

— Если вы все такие смелые, может, кто-нибудь назовет мне предполагаемого убийцу? Ведь с преступниками должно бороться все общество, а не только НКВД и милиция, или я в чем-то не прав?

Вперед вышел молодой парень в военной гимнастерке без знаков различия в петлицах, видимо, он только что демобилизовался: