— Обними меня! — каркнул я срывающимся голосом, и вцепился в сумки.

Ойкая, девушка закалачила руки, тискаясь ко мне, и багровый сумрак нахлынул, утапливая всё кругом, смыкая времена и пространства.

Воскресенье, 14 мая 1967 года. День

Приозерный, улица Ленина

Я покачнулся и еле устоял. Маринкино ойканье привело меня в чувство, как будильник выводит изо сна в явь.

— Приехали, — сипло сообщил я, и опустил проклятые сумки.

— Г-где мы? — нервно спросила девушка, оглядываясь.

Перед нами стелилась улица, за ней зеленела травка и чернел побитый дождями забор. Из-за плотно сбитых досок выглядывали окна с резными наличниками, а еще дальше, на заднем плане, пошумливала суборь.

— Город из моих детских воспоминаний, — хмыкнул я, и радостно улыбнулся — вильнув, к нам направился автобус. Новенький округлый «ЛиАЗ-158» — такой мы только в кино видели.

Двери визгливо сложились, и я ввалился в полупустой салон, выдыхая:

— Спасибо!

— Кирпичи, что ли, тащишь? — хохотнул небритый шофер в ковбойке.

— Хуже, — без сил я плюхнулся на сиденье, — книги!

Марина порылась в кармане, выуживая советскую мелочь.

— А почем проезд? — шепнула девушка.

— По пять копеек!

Сонная кондукторша обилетила нас и вернулась на свой престол.

— Это Приозерный? — шепчущие губы Марины щекотали мне ухо.

— Ага!

Сейчас, когда натруженные плечи ныли, а девушка жалась ко мне, я полностью оклемался от перехода. Происходило даже не погружение в окружающую реальность, а растворение в ней. Звуки и цвета доходили до меня с пронзительной ясностью, я находился здесь и сейчас, отмахиваясь от расплывчатых видений будущего.

— Горького! — величественно объявила кондукторша.

— Нам выходить!

— Ага!

Мы вышли на остановке с монументальным навесом из «белого» кирпича, и вот они, знакомые двухэтажные хоромы. Сумки легче не стали, но близость последнего порога придавала сил.

Взобравшись на второй этаж, я вытолкнул:

— Стучи!

Марина боязливо постучала в дверь с цифрой «семь», до конца не веря, что всё по правде.

— Открыто! — донесся мелодичный Аленкин голос, и я вломился в прихожку, пихая дверь своими чувалами.

Опустил их рядом с вешалкой, выпрямился, разминая слипшиеся пальцы и слыша, как глухо колотится сердце. А из кухни шагнул Марлен — в мятых полотняных штанах и майке-«алкоголичке». Осокин не удивился и не растерялся, он гулко захохотал.

— Аленка! — крикнул мой «дубль». — Иди быстрей сюда!

Девушка выглянула из комнаты, запахивая халатик, и охнула, запищала, захлопала в ладоши. А Марлен протянул руку:

— Ну, здравствуй, бро!

Глава 8.

Воскресенье, 14 мая 1967 года. День

Приозерный, улица Набережная

Улочка больше всего походила на первую линию, где-нибудь на морском курорте, только с поправкой на «глубинную» суть — она пролегала вдоль домов и огородов, тянулась этаким лукоморьем, оставляя нетронутой широкую полосу травянистого пляжа.

Порой в зеленом покрове расступались песчаные проплешины, и то были «коронные» места — куда приятней, выйдя из воды, бухнуться на горячий песок, чем на мягкую, нежную, но прохладную муравку.

Кое-где от берега отходили в озеро дощатые мостки — пацаны с удочками с утра облюбовали их. Лишь у одного такого «пирса» качалась моторка, а лодки попроще сохли на берегу кверху плоским просмоленным дном.

Озеро простиралось вширь и вдаль, окаймленное густыми рощами там, где к нему не подступала застройка. По сверкающей глади медленно тащился рыбак на резиновой лодке.

— Фигней мается, — лениво прокомментировал Марлен. — Клюет у берега, вон там, где тень. Да и то, надо за сутки, а лучше за двое прикормить рыбу…

— Теоретик! — фыркнула Алена с ехидцей. — Что-то не видала я пока твоего улова.

— Рыбку жалко, — ухмыльнулся Осокин.

Я разморено перевернулся на спину, и нацепил черные очки. Водичка в озере прогреется лишь в июне, а пока пусть в ней моржи резвятся. Зато солнце шпарит… Так и обдает всего ультрафиолетом.

Рядом, вытянувшись на покрывале, млела Марина, чей наряд мог перевозбудить любого хранителя нравов — купальник из двух полосочек голубой ткани был чересчур моден для этих времен.