Шрифт:
– Да как утром очнулся на той поляне. Я у фрица, которого колом проткнул, солнечные очки нашел. В них и шагал до своих, с очками – нормально. Я собственно, и к тебе-то зашел, чтобы ты посмотрел, может, я заразу какую в глаза подцепил, а?
Костя молча встал, подошел к другу, повернул его лицом к лампе и осмотрел глаза. Пожал плечами и опять сел на стул:
– Я, конечно, не офтальмолог, но при поверхностном осмотре ничего плохого не вижу.
Он обернулся к висевшей на дальней стенке таблице с буквами, какие обычно в кабинете у глазных врачей висят, и сказал:
– Можно по таблице тебя проверить, но сейчас темно уже, а в том углу света нет.
– Не надо, – тихо ответил Веня, – я и так все отлично вижу и могу тебе прочитать ее всю – от самой большой до самой маленькой буквы в любом порядке.
Веня встал и подошел к уже темному окну и некоторое время стоял, вглядываясь в темноту. Потом подозвал друга:
– Что видишь?
– Ничего, – ответил он, – что там можно увидеть, темь сплошная? Если бы хоть луна светила, а так…
– А я, Костя, все вижу просто отлично, как белым днем, – прошептал старлей, – каждый кустик в дальнем леске, каждый листок.
Костя странно взглянул на него, потом взял за руку и стал шарить по запястью, видимо, пытаясь нащупать пульс. Наконец, замер, шевеля губами, потом отпустил руку и скомандовал сухим голосом:
– Раздевайся по пояс.
Потом долго прикладывал стетоскоп то к груди, то к спине Кости. После чего так же сухо произнес:
– Одевайся.
А сам сел за стол, налил себе спирта в мензурку и залпом выпил.
Веня не торопясь оделся, тревожно поглядывая на друга, потом тоже присел за стол. Немного помолчал, ожидая объяснений, но Костя молчал и Веня не выдержал:
– Ну и какого рожна ты молчишь? Что ты там услышал?
– У тебя пульс десять ударов в минуту, понятно, сердце тоже почти не бьется.
– И? Что это значит? – Веня почувствовал что по спине у него побежали мурашки.
– Что это значит? – Костя пожал плечами. – А значит это, дружище, что с такими показателями люди не живут. Не может такого быть у живого человека. Впрочем, у мертвого тоже.
– Я чем-то болен? – насторожился Веня.
– А ты сам-то как себя чувствуешь? – заинтересованно взглянул на него Костя.
– Да нормально я себя чувствую. Можно сказать, что хорошо себя чувствую. – Веня подумал. – Разве что слабость небольшая.
– Ага, – пробормотал, почти прошептал себе под нос Костя, – чувствует он себя нормально, даже в темноте видит всё как снайпер через прицел. Зато от солнца глаза болят и слезятся.
– И что это значит? – взволнованно спросил прекрасно всё услышавший Веня.
– Вот, – добавил Костя, – еще и чуть слышный шепот с трех метров легко различает. А ну-ка, рот открой.
Веня послушно открыл рот.
– Ага, – заглянув внутрь протянул Костя, – зубы все крепкие, целые, без единой дырочки. Прямо на загляденье. А что, Веня, зубы никогда у тебя не болели?
– Да как же не болели-то, – удивился тот, – болели, как у всех. И пломбы ставили, и пару зубов уже на фронте удалили. Один я сам – плоскогубцами.
– Ага, еще раз рот открой пошире, погляжу.
Веня опять раззявил рот и Костя его внимательно осмотрел. После чего сел на свой стул и сообщил:
– Зубы у тебя все, тридцать две штуки, как положено. Ни одного пробела. Ни одной пломбы. Этих зубов стоматолог никогда не касался.
Вениамин быстро засунул палец в рот и ощупал каждый зуб. Похоже, так и есть. Он недоуменно взглянул на друга:
– Костя, что со мной?
Тот выразительно пожал плечами и ответил:
– Боюсь, науке это неизвестно. А вот в народе разное рассказывают.
– Что в народе рассказывают?
Костя как-то косо посмотрел на него и сказал:
– Подожди немного, сейчас еще один эксперимент поставим.
Он встал и вышел, а Веня молча сидел за столом опустив голову и не думал вообще ни о чем. В голове было пусто, как в кармане у пьяницы.
Минут через пять раздались шаги в коридоре, вошел Костя и аккуратно запер дверь на крючок изнутри. Подошел к столу и вынул из-за пазухи запотевшую бутылку, запечатанную сургучом, с красной жидкостью внутри. Оглянулся, подошел к тумбочке и достал из нее граненый стакан. Потом свернул с горлышка сургуч и налил в стакан из бутылки до краев. Кивнул Вене на стакан: