Шрифт:
Но задремать не получается. Мысли в голове жужжат, толкаются, перебивают друг друга. А тревога бежит по венам, пачкая кровь словно мазут.
До конечной ещё три станции. Затем механический голос пожелает мне всего доброго, и я покину вагон. Преодолею двадцать семь каменных ступеней платформы, узкий турникет и тяжёлые двери и снова окажусь во власти морозного вечера.
Потом буду по заснеженной улице волочить за собой багаж, ноги и уверенность в том, что не зря затеяла всю эту авантюру.
Снежинки будут сверкать и переливаться в свете разноцветных лампочек-карамелек, будут кружить и осторожно садиться мне на голову.
Я представляю, как они тают на щеках, превращаясь в крошечные капельки, и мне становится особенно тревожно. Подобно горстке снега в горячей ладони тает и моя решительность.
Я доберусь до Садовой, зайду в подъезд старого дома и даже поднимусь на этаж…
Что дальше?
Что меня ждёт там, за дверью?
Тёплая улыбка или оскал?
Глаза, полные радостного удивления или чужой озлобленный взгляд?
"Конечно же мама обрадуется! — мысленно уговариваю себя. — По другому и быть не может!"
И вопреки всем тревогам и сомнениям представляю себе следующую картину.
Я достаю из кармана ключ и осторожно вставляю его в замочную скважину. Делаю два оборота, и дверь открывается. Оставляю багаж снаружи и бесшумно вхожу в прихожую.
У порога высокие мамины сапоги. Я ставлю рядом с ними свои ботинки и, не раздеваясь, прохожу в дальнюю комнату, откуда брезжит тусклый свет настольной лампы.
Мама стоит у окна с бокалом вина в руке…
Нет.
Она сидит за столом, склонившись над вышивкой…
Нет.
Она смотрит телевизор. Какой-нибудь романтический фильм.
На ней тонкий вязаный свитер, обтягивающий худые плечи.
Нет.
Она в платье. Домашнем платье с длинным подолом, усыпанном розами.
Её волосы чуть тронуты сединой.
Они собраны в пучок на затылке, точь-в-точь как на снимке.
Нет.
Скорее, распущены и струятся по спине.
А, может быть, мама носит теперь короткую стрижку и красит волосы в "пепельный блонд"…
Я застываю у двери и жду, когда она почувствует моё присутствие и обернётся.
Это случается через несколько секунд.
Она вздрагивает, медленно оборачивается и…
Я не вижу её лица!
Вот чёрт! Его опять нет.
Я не могу представить себе, как выглядит моя мама, поэтому вся остальная картинка в моей голове вмиг рассеивается.
Я открываю глаза, когда пассажиры уже толпятся у выхода из вагона. Той девушки в горнолыжном костюме и пожилого мужчины с книгой больше не вижу.
Выходит, я и вправду задремала.
За окном "бежит" платформа и фигурки новых пассажиров последнего обратного рейса.
Я поднимаюсь со своего места, разминаю затёкшие ноги, снимаю с тормоза багаж и присоединяюсь к жидкой толпе замученных людей.
А дальше всё движется по придуманному мной сценарию.
Механический голос в динамиках, каменные ступени, турникет и узкие двери. Морозный вечер и снежная улица. "Карамельные" лампочки над головой, тяжёлая ноша за спиной и не менее тяжёлая душа.
Через добрых двадцать минут я уже у подъезда, а ещё через десять — у двери…
Старой. Дермантиновой.
Ничего не изменилось…
На площадке такая темень, что хоть глаз коли. Справа у двери что-то громоздкое, обёрнутое в целлофан. Сложно сказать, что это. Похоже на сложенный велосипед.
Осматриваю дверь. Глаза уже привыкли к темноте, и я вижу металлический кружок замочной скважины. Вот она, фигурная прорезь, точно подходящая под мой ключ.
Сердце заходится от волнения. Кажется, его стук разносится по площадке и бьётся о стены.
Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы немного успокоиться.
Дальше медлить нельзя.
Я запускаю обратный отсчёт.
Десять…
Девять…
Восемь…
Три, два, один.
Пора.
Вынимаю из кармана ключ и осторожно вставляю его в замочную скважину…
Глава 62
— Ну, что же ты… — хнычу я от досады.
Даже в шестилетнем возрасте у меня без труда получалось сделать ключом два оборота. Сейчас же проклятый кусок металла застревает в замочной скважине и отказывается мне подчиняться.