Материалы массовых раскопок могильников с подбойными погребениями в Бактрии привели А.М. Мандельштама к убеждению, что они оставлены теми самыми юечжами, которые сыграли основную роль в разгроме Греко-Бактрии и создании Кушанского государства. Он считал, что несомненное влияние культуры земледельцев на культуру пришлых кочевников свидетельствует о сложении особых отношений между этими двумя группами населения (Мандельштам А.М., 1974, с. 196). Исследования курганов Хорезма позволили Б.И. Вайнберг высказать предположение, что погребения в подбоях и катакомбах с южной ориентировкой умерших принадлежат юечжийской группе племен, которая отличалась от кушан и относилась к сарматскому кругу в широком понимании этого термина (Вайнберг Б.И., 1977, с. 73). Близкой точки зрения о катакомбах с южной ориентировкой придерживался и А.М. Мандельштам, полагавший, что они оставлены особой восточной группой сарматских племен (Мандельштам А.М., 1978а, с. 139–141). Несколько позже Б.И. Вайнберг высказала идею, что курганные могильники, изученные на периферии Хорезма, оставлены постоянными скотоводческими племенами, тесно связанными с оседлым населением Хорезма (Вайнберг Б.И., 1981б, с. 129).

Таким образом, подбойные и катакомбные погребения различаются хронологически и территориально (Горбунова Н.Г., 1981). Есть районы, где в могильниках явно преобладают те или иные типы погребений (Семиречье, Талас, Кетмень-Тюбе, Бактрия), и районы, где совершенно очевидно представлены могильники более «смешанного» типа (Ташкентский район — средняя Сырдарья, Фергана, отчасти Тянь-Шань), но в пределах каждого района инвентарь однообразен для погребений всех типов.

Помимо грунтовых, подбойных и катакомбных могил с ранними кочевниками связывается обычно еще одна группа погребальных памятников. Это наземные погребения либо просто под курганными насыпями, либо в каменных ящиках и склепах, либо в сырцовых склепах. Датировка их часто затруднена из-за неодновременности коллективных захоронений. Насколько можно судить, наиболее ранние из них — V–III вв. до н. э. — известны в Закаспии (Мандельштам А.М., 1976, с. 21–26). А.М. Мандельштам отождествлял эти памятники с массагетами Геродота и Страбона. К тому же времени и, по мнению исследователей, к тому же этносу относятся подбойные погребения Устюрта (Древняя и средневековая культура юго-восточного Устюрта, с. 188, 189). Вопрос о происхождении каменных склепов западной Ферганы подробно рассмотрел Б.А. Литвинский, сопоставивший их с погребальными обычаями эфталитов (Литвинский Б.А., 1976, с. 56). Для более раннего времени наибольшее количество погребальных наземных сооружений известно в Закаспии, на Узбое и Устюрте, а для первых веков нашей эры — в горных районах западной Ферганы, на Чаткале и средней Сырдарье. Связаны ли между собой эти погребения или их развитие в разных районах шло спонтанно, сказать пока трудно, так как погребальный инвентарь в каждом районе имеет локальные и хронологические различия.

Слабым местом всех исследований остаются вопросы хронологии, для разработки которых необходимы тщательный анализ и типология местных форм всех категорий вещей и в первую очередь оружия. Подавляющее большинство исследователей при датировке памятников Средней Азии и Казахстана обращается к уже имеющимся типологиям савромато-сарматского оружия. Однако накопленный по Среднеазиатскому региону материал свидетельствует о своеобразии местных форм, что показано на примере ранних бронзовых наконечников стрел (Медведская И.Н., 1972), железных кинжалов и мечей (Мандельштам А.М., 1966а; Литвинский Б.А., Седов А.В., 1983). В археологическом материале второй половины I тысячелетия до н. э. из левобережного Хорезма как будто прослеживаются местные переходные формы для перекрестий длинных мечей и некоторые особенности в хронологии луков с костяными накладками. Все это ставит перед исследователями первоочередную задачу разработки типологии всех видов оружия. Исследование оружия ранних кочевников Средней Азии и Казахстана должно быть проведено с учетом аналогичных материалов из земледельческих областей и данных о развитии оборонительных сооружений региона. В отличие от памятников степного пояса (например, наиболее близких савромато-сарматов Южного Приуралья), в погребениях скотоводов Средней Азии, особенно с VI–V вв. до н. э., нет больших колчанных наборов. Возможно, это объясняется боевой тактикой местных племен. Оборонительные стены крепостей и даже простые сырцовые ограды поселений могли надежно защитить живших там людей от лавины стрел, характерной для наступательной тактики степняков. В условиях Среднеазиатского региона на первый план выступала тактика ближнего боя, что должно было повлечь за собой развитие связанного с ней вооружения. Вероятно, именно это и послужило основой для распространения здесь длинных мечей. Исследователи неоднократно отмечали, что Средняя Азия (во всяком случае Приаралье) входит в зону раннего распространения подобного оружия. Можно отметить ряд особенностей в употреблении оружия этого вида в Среднеазиатско-Казахстанском регионе. Длинные мечи, появляющиеся не позднее V в. до н. э. (Тагискен, Иссык, Чирик-Рабат), всегда встречаются в ненарушенных погребениях в сочетании с коротким кинжалом. Мечей средних размеров практически нет. Короткий кинжал всегда помещен у правого бока и может находиться в могиле без длинного меча, но меч без кинжала не встречается. Длинный (до 1 м и более) меч — это всадническое оружие, он часто помещается в погребениях слева от погребенного и не связан с его амуницией (поясом и т. д.). Он либо поднят на уровень плеча, либо лежит в некотором отдалении. Изредка длинный меч лежит справа от погребенного, чуть в стороне. На смену мечам V в. до н. э. со сложными по форме металлическими перекрестьем и навершием приходят довольно однообразные мечи с прямым металлическим перекрестьем и без металлического навершия, которые повсеместно распространены в Средней Азии в последние века до нашей эры. Эволюция кинжалов, встречающихся с этими мечами, гораздо сложнее. Как правило, кинжалы имеют одинаковое прямое перекрестье, но различные металлические навершия. Уже сейчас можно наметить ряд локальных групп кинжалов, различающихся по формам наверший: кольцевидные навершия — Хорезм и западная Туркмения; волютообразные и рожковидные — Бактрия, юг Среднеазиатского междуречья; брусковидные — вероятно, Ташкентский оазис и Кызылкумы. Согд дает сочетание разных типов, что объясняется его географическим положением.

Приведенные примеры, как нам представляется, достаточно убедительно демонстрируют своеобразие развития местных типов вооружения и особенности их хронологии. Имеется своеобразие и в типологии бронзовых и железных наконечников стрел для всей Средней Азии в целом и, например, Ферганы, в частности (Медведская И.Н., 1972; Брыкина Г.А., Горбунова Н.Г., 1984).

Особого внимания требует изучение керамики из погребений ранних кочевников Средней Азии и Казахстана. Если этнографы иногда считают, что у кочевников нет своей керамики, то археологи, напротив, утверждают, что у всех скотоводческих племен был свой керамический комплекс. Конкретные археологические памятники демонстрируют разнообразные варианты решения этой «проблемы» в быту скотоводов Средней Азии и Казахстана. Обнаруживается явная закономерность: удаленные от земледельческих центров ареалы имеют свою керамику, как правило, ручной выделки и напольного обжига, а памятники скотоводов, соседствующих с земледельческими оазисами, содержат ремесленную керамику этих оазисов. Наиболее ярко этот процесс выявляется в левобережном Хорезме, где самые ранние курганы в подбоях содержат импортную гончарную керамику, чуждую не только Хорезму, но и другим среднеазиатским центрам. Позднее ее сменяет местная гончарная посуда, производство которой вынесено к местам расселения скотоводов, за границы земледельческих оазисов. Близкая картина наблюдается в Фергане, Бактрии и Согде.

Таким образом, только на базе четкой периодизации и хронологии памятников ранних кочевников Средней Азии и Казахстана можно вести дальнейшую работу по выделению локальных групп и их этнической атрибуции [9] .

Открытие сакских древностей в низовьях Сырдарьи связано с многолетними комплексными исследованиями Хорезмской экспедиции Института этнографии АН СССР на территории древней Сырдарьинской дельты (Кзыл-Ординская обл. Казахской ССР), которые выявили на ее древних руслах памятники от неолита (III тысячелетие до н. э.) до позднего средневековья (XVI в.), включая и раннесакские (VII–V вв. до н. э.). Работы эти, начатые С.П. Толстовым еще в 1946 г., продолжаются по сей день (Толстов С.П., 1948а, с. 53–62, 123–140; 1962б, с. 77–88, 136–204; Итина М.А., 1981, с. 7, след.; 1984б, с. 57–59).

Древняя дельта Сырдарьи расположена между ее современным руслом и самой южной системой сухих русел Инкардарьи (карта 1). Этот огромный треугольник, ограниченный с юга массивом песков Кызылкум, а с запада — Аральским морем, заполнен бесчисленным количеством староречий, тянущихся то в широтном, то в меридиональном направлении. По-видимому, в целом вся система дельтовых протоков в связи с характерным для дельтовых областей непостоянным водным режимом функционировала спорадически в разные хронологические периоды. Так, например, система Инкардарьи (самая южная) и система Пра-Кувандарьи (самая северная, близкая к современному руслу Сырдарьи) функционировали в эпоху неолита и бронзы (III — начало I тысячелетия до н. э.). На Инкардарье открыты и более поздние памятники — сакские курганные могильники (VII–V вв. до н. э.), и средневековые поселения (X в.). На Жаныдарье и Пра-Кувандарье открыты памятники середины I тысячелетия до н. э. — первой половины I тысячелетия н. э., а также, особенно на Жаныдарье, средневековые (XII–XIII вв.) и позднесредневековые (XVI в.). Эти археологические свидетельства наглядно демонстрируют пульсирующий режим Сырдарьинской дельты и связь па протяжении тысячелетий систем расселения человека в этой аридной зоне с естественными водными источниками (Андрианов Б.В., Итина М.А., Кесь А.С., 1974). Памятники первой половины I тысячелетия до н. э., относящиеся к периоду поздней бронзы и раннего железа, открыты преимущественно в южной части Сырдарьинской дельты. Они представлены множеством развеянных пастушеских стоянок с амирабадской керамикой (X–VIII вв. до н. э.), расположенных по берегам мелких дельтовых протоков, и таких же стоянок с грубой лепной керамикой и трехперыми бронзовыми наконечниками стрел скифского типа (не ранее VI в. до н. э.) — в котловинах выдувания песчаных массивов на внутридельтовом пространстве.

Однако основной материал для исследований дали погребальные памятники, к числу которых относятся курганные могильники и сооружения типа мавзолеев. Все они расположены или на внутридельтовой равнине, или там же, но на уплощенных вершинах (типа плато) останцовых возвышенностей. В отдельных случаях курганы обнаружены на площади городищ (Чирик-Рабат) (Толстов С.П., Жданко Т.А., Итина М.А., 1963, с. 53–56).

На плато Тагискен (200 км к западу от г. Кзыл-Орда) в 1960–1963 гг. раскопано два могильника — Северный Тагискен, относящийся к периоду поздней бронзы (X–VIII вв. до н. э.), и Южный Тагискен — раннесакский (VII–V вв. до н. э.) (Толстов С.П., 1962а; 1962б, с. 79–88; Толстов С.П., Жданко Т.А. Итина М.А., 1963, с. 36–53; Толстов С.П., Итина М.А., 1966). На плато Уйгарак (30 км к юго-востоку от плато Тагискен) в 60-е годы велись раскопки раннесакского могильника Уйгарак VII–V вв. до н. э. (Вишневская О.А., 1973).