— Как?

— Мать сожгли за колдовство, — голос Адианы стал горьким. — А отца казнили по обвинению в укрывательстве ведьмы.

— Твоя мать была магой?

Адиана покачала головой.

— Это маловероятно. У Селкинсен никогда не было особых традиций магии. Наша сила в коммерции, музыке и искусстве.

— Искусство — это магия, — сказала Эолин. — Как и музыка. Это все Первобытная Магия. Старые Ордены считали Первобытную Магию самой священной из всех.

Адиана рассмеялась.

— Ты слишком много времени проводишь с магом Кори. Ты должна следить за собой. Женщине неразумно говорить так, будто она знает об этих вещах.

Эолин прикусила губу. Она не задумывалась о том, с какой легкостью говорила о магии. Сколько раз она делала подобные комментарии перед Ренатой, Тамиром или даже магом Кори?

— В любом случае, я не говорю о Первобытной Магии, — продолжила Адиана. — Я говорю о магах и тому подобном. Очень немногие из них когда-либо были выходцами из Селкинсен. Однако во время чисток здесь было сожжено больше ведьм, чем где-либо еще в королевстве. Как ты объяснишь это? — ее глаза остановились на Эолин, хотя вызов, казалось, предназначался для кого-то другого.

— Не знаю, — призналась Эолин.

— Мать и отец умерли, потому что другие хотели того же, что и они. Многие семьи были уничтожены во время чисток, и на их могилах были построены новые империи. Осуждение отца позволило магистрату конфисковать все его имущество.

— Но их имущество должно было достаться тебе!

— Девушке? — она издала резкий смешок. — Сироте? Нет, у меня не было ни на что прав, и не осталось денег, чтобы вернуться в Нью-Линфельн. В публичном проявлении милосердия магистрат предложил мне место слуги в своем доме, но я понимала, что это не сулит мне будущего. Он был извращенным стариком. Вместо того чтобы подчиниться ему, я убежала, думая найти работу на пирсе. К тому времени женщин почти никуда не нанимали. Какое-то время я пробовала петь в кабаках, но мужчины…

Адиана остановилась. Она разглядывала булыжники у своих ног и обхватила себя руками. Когда она снова посмотрела на Эолин, выражение ее лица было каким-то натянутым; беззаботным, но с напряжением на лбу.

— Знаешь, они всегда хотели большего, чем песня. Они платили лучше, если я обращала на них внимание, и становились жестокими, если я этого не делала. Все же мне повезло. Стюард отца пришел за мной до того, как я забрела слишком далеко по этой тропе. Он принял меня как члена своей семьи.

— Как получилось, что ты присоединилась к Кругу?

— Это произошло намного позже. Я долго прятала свои инструменты, то ли из стыда, то ли из страха. Затем однажды появился Круг Кори, где женщины создавали музыку вместе с мужчинами. Я просто знала, что должен быть частью этого, — Адиана взяла Эолин за руку. — Маг Кори допустил тебя в священное место, Сара. Мир, в котором ты можешь быть немного больше собой. Это то, что он дает каждому, кто присоединяется к Кругу. Ты обнаружишь, что мы яростно преданы ему из-за этого.

Ришона прервала их разговор, вздохнув от восторга. Она бросилась к продавцу, чей шаткий стол был завален сушеными травами и флакончиками с цветными порошками.

— Ваши люди называют это «пряностями», — сказала Ришона, когда Эолин и Адиана догнали ее. — Они с моей родины. Мы используем их почти так же, как вы используете травы. Они придают отличный вкус нашей еде.

С разрешения продавца Эолин потянулась за флягой с порошком оттенка дубовых листьев поздней осенью. Как только она собралась открыть его, Ришона остановила ее руку.

— Не этот, Сара. Позволь мне показать, — женщина-сырнте сняла кремовый шарф, который был на ней, и намотала его на глаза Эолин, оставив ей ощущение парения в ярком облаке.

— Это море, — сказала Ришона.

Эолин почувствовала фляжку у себя под носом и почувствовала теплый порыв соленого ветра.

— Это высокие равнины моей родины.

Чувства маги наполнились золотой лаской нагретой солнцем травы.

— Ночь.

Эолин почувствовала аромат, одновременно эфемерный и интенсивный, такой сладкий, что у нее сжалось сердце.

— Огонь, который согревает наши очаги.

Поманив Эолин разомкнуть губы, Ришона прикоснулась к ее языку веществом, которое вспыхнуло в ее носовых пазухах и обожгло горло.

— Это добавляют в еду? — Эолин ахнула.

Ришона коснулась губ Эолин своим дыханием, создав успокаивающий иней, который распространился по пути огненной пряности.

— Это должно было открыть твои чувства. То, что я собираюсь показать, гораздо более тонкое.

Женщина-сырнте больше ничего не сказала, позволив воображению Эолин поиграть с ароматами и вкусами, которые последовали за этим: тростника, растущего на берегу безмятежного озера, влажной опавшей листвы и фруктовых деревьев, солнца, садящегося за ярким морем.