Время от времени Мадлен, оборвав разговор на полуслове, стремглав кидалась вперед, для того чтобы вовремя подхватить монету, которая как будто падала с неба. И всякий раз угадывала. Монета с тупым стуком падала в кружку…

— Ну, как у вас дела, дети?

Перед ребятами внезапно появилась мадам Жозетт. В коротком светлом пальто, она казалась очень высокой.

Мадлен протянула ей кружку, мадам Жозетт встряхнула ее, и на ее лице появилось выражение радостного изумления.

— Ого! И это всего за три часа!.. — воскликнула она.

— За два с половиной, — уточнил Эдмон. Он не хотел оставаться в тени.

— Ну, раз уж вы меня встретили, давайте сюда вашу кружку.

— Пожалуйста! — сказала Мадлен. — Надеюсь, вы будете щедрой.

Эдмон, шутливо нахмурившись, пробубнил:

— Помните, что в старости вы сможете вдруг остаться одинокой!.. Тогда мы будем собирать для вас тоже!..

Бросив в кружку два франка, Жозетт взмахнула рукой.

— До старости мне еще лет тридцать!.. — засмеялась она. — Ну, идите дальше и через час, не позже, возвращайтесь домой, чтобы родные не беспокоились о вас!.. И смотрите, не смейте ходить на собрание коммунистов!..

И она скрылась за поворотом улицы. Ее упоминание о собрании коммунистов напомнило Мадлен о Жаке. Она невольно почувствовала себя виноватой. Ведь за все время, что она бродила по улицам, ни разу о нем не подумала. Не подумала о том, что на собрании обязательно будет выступать дядя Морис… И тогда они убьют Жака!..

Мадлен бросилась бежать вдоль улицы. Эдмон едва поспевал за ней.

— Куда ты?! Куда ты?! — кричал он ей, задыхаясь от быстрого бега.

Монеты ритмично постукивали в кружке. Плакат несколько раз срывался с палки и падал под ноги Эдмона. Пока он поднимал его и прилаживал на место, Мадлен убегала все дальше и дальше. Эдмон догнал ее только на перекрестке при красном свете светофора.

Тут он только наконец сообразил, куда она так стремится.

— Мадлен! Не смей! — схватил он ее за руку. — Мадам Жозетт запретила!..

Мадлен сердито вырвала руку:

— Если боишься, можешь не ходить!

Зажегся зеленый свет, и она быстро пошла через дорогу. Теперь Эдмон не отставал от нее. Он шагал рядом, и на его совсем еще ребячьем лице появилось выражение страха. Он понимал, что не смеет ходить на собрание коммунистов, что отец выдаст ему за это сполна, но не останавливался, а только все время повторял:

— Мадлен! Мы должны вернуться!..

Но Мадлен упрямо шла вперед.

— Нас же туда не пустят!.. — крикнул он наконец. — И потом там могут стрелять!.. Помнишь, как в прошлом месяце!..

Мадлен молчала. Ее губы были крепко сжаты. Она словно не слышала того, что говорил Эдмон. Когда он снова схватил ее за руку, она в негодовании обернулась:

— А твой папа фашист! — крикнула она прямо ему в лицо.

Сжав кулаки, Эдмон бросился на нее.

— Не лги!.. Не лги!.. Он за де Голля!..

Мадлен увернулась от удара, отбежала в сторону и остановилась на краю тротуара, маленькая, тоненькая, но властная; такую не ударишь.

— Подними плакат! — строго сказала она Эдмону. Он повиновался. — Теперь мы уже близко. Можно не торопиться.

Они опять медленно пошли рядом. И снова время от времени монеты, звякая, ударялись о дно кружки.

Чем ближе они подходили к дому, в котором должно было проходить собрание коммунистов, тем оживленнее становилась улица. Люди шли сюда со всех сторон. Коммунисты ничем внешне не выделялись в толпе парижан. Их присутствие сказывалось иначе. Все больше и больше добрых рук протягивалось к кружке…

— Дядя Морис!..

Мадлен увидела Шантелье, когда он выходил из машины. Около дома, где должно было состояться собрание, машины стояли так густо, что Шантелье не смог поставить свою. В поисках места он заехал на соседнюю улицу. Увидев Мадлен и Эдмона, он улыбнулся.

— Ну как, много собрали, ребята? — спросил он.

— Почти целую кружку! — с гордостью сказал Эдмон.

— Отлично!.. Надеюсь, найдется местечко и для моих франков!..

Мадлен ни о чем не спросила Шантелье. Она только посмотрела на него пристально и вопросительно. И он сразу понял.

— Надеюсь, все будет хорошо! — тихо сказал он, запер на ключ машину и медленно, сгорбившись, пошел к дому.

Мадлен посмотрела ему вслед. «Неужели он все-таки выступит? — подумала она. — А как же Жак! Бедный Жак!..»

— Почему они его так боятся, Эдмон? — спросила она.

— Кого?.. — не понял Эдмон.

— Дядю Мориса…

Эдмон усмехнулся.

— Папа говорит, что этот Шантелье много о себе воображает!.. И вовсе никто его не боится!..

— Зачем же тогда ультра украли Жака?..