Парадокс тут кажущийся, так как все следственные арестованные действительно невиновны, Но невиновны для общества. А прокурор, также как и следователь, убеждены в их виновности. Общественное бытие выделило некоторых чиновников, которым дано право принимать решение о виновности человека до суда. Иной порядок делает ненужными все следственные изоляторы, все нормы права о мерах пресечения и т.д.

Да на это, насколько мне известно, пока никто не покушается, поскольку заявления подобного рода являются посягательством на здравый смысл. Поэтому человек считается невиновным для общества до тех пор, пока чиновники, наделенные законным правом выносить иное суждение на этот счет, докажут в суде свою (обратную) точку зрения.

На данной стадии анализа дня нас важно то, обстоятельство, что следователь и прокурор наделены правом признавать человека виновным хотя бы для того, чтобы предъявить ему обвинение и поместить в следственный изолятор.

Но если практически никем не оспаривается право прокурора признать человека виновным, чтобы определить его под стражу, то почему встречает возражение право прокурора признать его виновным и не определять под стражу, а наоборот, избавить от такого рода негативных последствий?

Состязательность процесса и презумпция невиновности обязывают обвинительные власти доказывать вину подсудимого. Но по-настоящему состязательность проявляется там, где мнения защиты и обвинения расходятся. Подсудимый свою вину отрицает, а государственный обвинитель настаивает на осуждении. В случаях, когда позиции защиты и обвинения совпадают, о состязательности, как таковой, говорить не приходится. Процесс превращается в чистую формальность.

Всем все ясно, участники с нетерпением ждут окончания процедуры. Уместным будет вспомнить, что суд присяжных рассматривает дела только в тех случаях, когда подсудимый отрицает свою вину.

В остальных случаях процесс упрощается. В государствах с развитыми судебными системами представлена более разнообразная палитра органов правосудия, чем у нас.И в некоторой степени выбор органа, который будет рассматривать дело, зависит от обвиняемого (подсудимого), от того, какую позицию он займет. Таким образом, совпадение позиции обвинения и защиты является на Западе по сути дела юридическим фактом, способным менять направление процесса.

Но таким же «поворотным пунктом» является, к примеру, ст. 7 УПК РСФСР, когда процесс после «перевода стрелки» движется в сторону товарищеского суда или комиссии по делам несовершеннолетних (ст. 8 УПК РСФСР). Излишне говорить, что прекращение дела по этим основаниям возможно только при совпадении позиций следствия, защиты и прокурора.

Хорошо, но вы представляете, какие злоупотребления возможны в этом случае? Пусть уже прекращениями таких дел занимается суд.

Исключить возможность злоупотребления нельзя. Сговор адвоката, следователя и прокурора возможен, как это ни смешно, но возможен не в большей степени, чем в суде. Ибо ни один законодатель по понятным причинам не пойдет на то, чтобы решение о прекращении принималось только по результатам судебного рассмотрения.

Максимум, где дела в основной массе будут прекращаться — это в распорядительном заседании, что согласитесь, не одно и то же. Судебный чиновник имеет такую же возможность, как и другие участники процесса, оформить сговор с заинтересованными лицами как совпадение позиций защиты и суда и прекратить дело в распорядительном заседании. Но подозревать в связи с этим всех и каждого никаких основания.

С другой стороны, недобросовестность судебного чиновника выявить и изобличить гораздо сложнее, чем недобросовестность следователя или прокурора. Гарантией тому является судейский иммунитет (установленный вполне справедливо). Даже будучи изобличенным в злоупотреблении, выборное должностное лицо (судья) имеет гораздо больше шансов выйти сухим из воды, чем назначенное (прокурор, следователь).

Легче убрать провинившегося чиновника назначенного, чем избранного. Парламентская практика — тому наглядное свидетельство. Так стоит ли подвергать суд дополнительным испытаниям?

Но если нельзя на 100% гарантировать законность принятого решения о прекращении дела по нереабилитирующим основаниям не только на следствии, но и в суде, давайте вообще ликвидируем такую возможность, чтобы не искушать никакого чиновника: ни прокурорского, ни судебного.

Давайте, но как быть с правами советских граждан, о которых мы неустанно заботимся? Даже декларацию приняли.

Ибо сейчас многострадальный гражданин имеет право на то, что его дело может быть прекращено до суда, он не получит судимости со всеми вытекающими отсюда последствиями, избежит расходов на защиту и т.п.

У кого поднимется рука отнять у него такую возможность? Для кого в конечном итоге создан человек — для закона или закон для человека? Странной тогда получается декларация — вроде бы дает права, а на самом деле урезает их. Лишает обвиняемого малейшей вероятности своим поведением влиять на результат расследования дела на этой стадии процесса и фактически ликвидирует один из мощных стимулов к раскаянию, возмещению вреда и помощи следствию.

И какими соображениями при этом руководствуется? Благими побуждениями, абстрактной теоретической схемой, которая не соответствует всему многообразию жизни. Значит ли, что схема плоха? Нет. Но она нуждается в уточнении, поскольку одно дело наказать человека во внесудебном порядке, и совсем другое — освободить от наказания. Амнистия или помилование — это ведь тоже внесудебный порядок освобождения от наказания.