— ...которые не опаздывают...

Она привычно чмокнула его в щеку. Иван Иванович случайно перехватил взгляд сына, потупившего глаза в землю. Сколько в них было тайного страдания!

Ему стало неудобно: подсмотрел чужую тайну. И в то же время по сердцу полоснула мужская обида за сына: если он до сих пор страдает, то «сестринский» поцелуй, словно ушат воды на пылающую нефть, лишь усиливает неудовлетворенную страсть. С умыслом или по привычке мучит опытная женщина привязанного к ней сердцем парня?

— Екатерина Ильинична, верну. Непременно верну. Только когда — пока не знаю.

Машина тронулась с места. Саня раскрыл «тормозок», переданный Екатериной Ильиничной: горячие, душистые пирожки. С ладонь каждый.

— Угощайся! Матрена Ивановна сработала. Вкуснотища! Мясо с капустой.

«И в самом деле...»

Иван Иванович взял один. Печенюжка обжигала пальцы. Он почувствовал голод. Разломил пирожок и стал дуть на него.

«Вот сейчас...» Должен был наконец состояться долгожданный разговор.

— Ты знаешь, я во время ограбления был в мебельном, — начал Саня.

Иван Иванович кивнул головой: «Знаю».

Саня удивился:

— Откуда?

— Как же это все случилось?

— Анекдот!.. — Саня не замечал тревоги отца, он был оживлен, даже, пожалуй, весел. — Екатерина Ильинична как-то выразила желание приобрести два поролоновых матраса для шезлонгов. Во дворе у них что-то вроде солярия. Ну, и шезлонги... Встречаю возле Центрального универмага мужичка — несет поролоновый матрас. «Где брал?» — «В мебельном, в «Акации». Я туда автобусом. На переезде затор. Водитель открывает двери: «Кому не терпится». Я решил: пешком — быстрее. Вышел из автобуса. Очередь из ожидающих машин — километра на два. А тепловозик освобождать переезд и не собирается. Иду я, иду и вдруг вижу знакомую физиономию: сквозной бригадир из «Три-Новой».

— Лазня? — уточнил Иван Иванович.

— Он, — подтвердил Саня, не очень удивленный осведомленностью отца. — Я думал, что найду «колеса» возле мебельного, в крайнем случае, отвезу матрасы трамваем. Нетяжелые. А тут — такой случай. Объясняю: «Так и так, для Екатерины Ильиничны». А для нее полшахты готовы в лепешку расшибиться, особенно из кадровых, из тех, кто с первых дней работает.

Пока все, что рассказывал Саня, полностью совпадало с показаниями Лазни. Встреча случайная, на закрытом переезде. Иван Иванович уже прикидывал, что к чему, как проверить слова Сани. Первое: факт затора на переезде около шести часов. Стояло множество машин — найти водителей... Второе — факт поездки в автобусе. Шофер должен подтвердить: открывал двери, выпускал на переезде желающих. Машина застряла, а остановка — по ту сторону переезда. Он открыл дверцу: «Кому не терпится...»

Иван Иванович не спускал с сына взгляда. Никакой тревоги в поведении Сани не проскальзывало.

— Ты хорошо знаком с Лазней? — поинтересовался он.

Саня не сразу сообразил, что ответить.

— Я же тебе говорил: на одном участке работали. Полгода... Богдан — мужик оригинальный. Записывай все его словечки и мысли — на книгу наберется.

— Мышек подкармливал в шахте — это он?

— Ну да! — обрадовался Саня, что отец помнит его побасенки о друзьях-соратниках.

— А кто кого «зацепил», увидел первым?

— Я шел вдоль сплошного забора из машин. Чертыхался: так плотно стоят — не проскочишь на другую сторону. И где-то уже неподалеку от самого переезда вижу в «жигуленке» знакомую фигуру: молодую лысину на длинном тычке. Богдан свет Андреевич собственной персоной! И понял: проблема транспорта решена. Подошел. Стучу ладошкой по стеклу. Богдан открывает дверцу. Рот — до ушей, хоть завязочки пришей. «Садись, горный. Был бы из тебя добрый шахтер, да махнул стоящее дело на стул в кабинете. Оттарабаню куда прикажешь». Объясняю, мол, два поролоновых матраса для Екатерины Ильиничны. Он отвечает: «Слов нет... Правда, хотелось подзаправиться бензинчиком. Но перетерпим».

— Значит, вы друг друга знаете хорошо? — попросил Иван Иванович еще раз уточнить важную деталь, с которой начиналось расхождение в показаниях Лазни и Сани.

Сын удивился:

— Папка, ты что? Я же только что...

Положив руку на колено Сане, Иван Иванович сказал:

— Твой папка — майор милиции, который расследует преступление. А ты был там рядом в самый кульминационный момент. Слоном, детали происшествия.

Сын улыбнулся. Он все понял. А улыбался Саня редко. Вот хмурился часто. И тогда схлестывались густые брови, черным росчерком отсекая высокий ходановский лоб от остальной части лица. Это была характерная примета Александра Орача. Иван Иванович любил редкие мгновения просветления сына.

— Детали... — Он продолжал улыбаться. — О матрасах я уже говорил. Отоварился и бросил покупку к Богдану на заднее сидение. Вернулся в магазин.

— Зачем? — поинтересовался отец.

— Есть там гостиный гарнитур египетской работы. Красивый, ничего не скажешь. Тридцать тысяч. Овальный стол. Причем не раздвижной. Махина! На двенадцать персон. Стулья. Два длинных бара-буфета и столик на колесиках. Все инкрустировано ценными породами дерева. Я подумал: кто его купит? В коммунальную квартиру такую громаду не втиснешь, для него нужен специальный зал. Спрашиваю продавщицу: «Кто у нас в стране, кроме подпольного миллионера Корейки, может купить такую вещь?» Она отвечает: «Кто именно, не интересовалась, но этот — шестой и последний, а пять уже продано». Тебя, майора милиции, такой факт не интересует? — спросил Саня.