— И ты решил, что это плата за проезд? — не скрывал Саня скепсиса.

— Вначале — да. Но при обыске в гараже наткнулись еще на один клад: восемь с половиной тысяч. Разными купюрами.

Саня растерялся.

— Но он-то, он как все это объясняет?

— «Не те», «не ваши» — и ни слова больше.

— «Не те», — размышлял Саня. — Тогда какие же?

— Вот и я не могу найти ответа на этот вопрос. Жена Богдана Андреевича категорически заявила: «Деньги начальника участка Пряникова».

— Ничего не понимаю! — признался Саня и нахмурился.

Иван Иванович не любил эти «хмурые» мгновения. Они искажали на лице выражение доброты, свойственной Сане, и напоминали о том, что в его жилах течет кровь Гришки Ходана.

— Еще одна деталь: узнав, что Богдана Лазню увела из бани милиция, Пряников позвонил его жене и предупредил: Богдана — «замели», если есть что-то в доме — в тряпочку и выброси. Перед вашими окнами клумба — скроется в траве, не заметят. И еще, мол, пусть Богдан все берет на себя: статья мягче и срок поменьше. А Пряников за это найдет адвоката и «подмажет» следователю с судьей...

Глаза Сани просветлели. Хмуринки на лбу растаяли.

— А вы, товарищ майор, знаете, что месяца четыре тому назад Богдан Андреевич подавал на Пряникова в суд?

Об этом Иван Иванович понятия не имел.

— Оскорбление действием... Только во время следствия Пряников из обвиняемого превратился в свидетеля, а второй бригадир четырнадцатого участка — Юрий Ракоед — в обвиняемого. Явился Ракоед в гараж к Лазне со своими дружками и «проучил» Богдана. Тот полтора месяца пролежал в больнице с сотрясением мозга. Досталось тогда и сыну Лазни, его спустил в подвал Пряников. Суд решил, что причиной драки стали неприязненные отношения между двумя бригадирами, дескать, в свое время они не поделили место под гараж.

Новость заслуживала внимания. С одной стороны, это объясняло причину ненависти бригадира Лазни к начальнику участка Пряникову, а с другой... еще больше затуманивало суть их нынешних отношений — ведь после суда Богдан Андреевич поил Петеньку у себя в гараже и возил его на свидание к Алевтине Тюльпановой.

— Ты мне об этом почему-то не рассказывал, — посетовал Иван Иванович.

— Так все это произошло в то время, когда я уже не работал на шахте. Встретил кого-то из ребят своей смены, позлословили... Лазню уважают, а Пряникова побаиваются, поэтому в детали не вдавались, так, в общем. Похихикали.

— Что-то связывает Лазню с Пряниковым, причем настолько, что друг без друга жить не могут, — размышлял Иван Иванович. — Не думаю, что добродушный добряк, как ты рисуешь Богдана Андреевича, мог затаить обиду десятилетней давности: место-де под гараж не поделили. Там все гаражи равноценные, и гараж Лазни не хуже других. Выходит, кому-то было выгодно все свалить на давнюю обиду, а истинную причину драки в гараже утаить. О ней умолчал и сам пострадавший, который пролежал в больнице с сотрясением мозга полтора месяца...

— Могу еще один слушок обнародовать, — предложил Саня.

— Ну-ну, — подбодрил его отец.

— На четырнадцатом участке у забойщиков в бригаде Ракоеда и у проходчиков Лазни — заработки в пределах тысячи. На соседних участках — по пятьсот. Так вот, болтали, будто на четырнадцатом в пользу начальника участка собирают по триста с тысячи. Со мной лично на эту тему никто никогда не заговаривал, — предупредил Саня.

— Еще бы! Ты же горный мастер. И потом, Пряникову наверняка было известно, что твой отец работает в милиции. Кстати, как ты перешел на четырнадцатый?

— Екатерина Ильинична предложила, там, говорит, хорошие заработки. Она знала, что я собираюсь вернуться в институт.

Не нравились Ивану Ивановичу эти совпадения. Что-то за ними стояло...

— Вот мне сейчас пришло в голову: тебя наградили значком «Шахтерская слава». А ты к тому времени проработал на участке всего месяца три... За какие такие заслуги тебя выделили?

— Не знаю. Сам удивлялся. Я говорил Екатерине Ильиничне: «Эта награда жжет мне руки, я не смогу ее надеть. Какая-то она... незаслуженная». Екатерина Ильинична отвечала: «Если бы ты ее не стоил, мандатная комиссия министерства тебя бы вычеркнула из списка. Такие случаи у нас были. А ты прошел по всем статьям, так что не суши себе мозги».

«Может быть, тут без Генераловой и не обошлось, — подумал Иван Иванович. — Она знала, что Саня расстается с шахтой и уже не вернется в угольную промышленность — займется наукой. Вот и хотела зафиксировать в его биографии это событие. Для потомков».

— Саня, мы снова отвлеклись. Феноменальные заработки на четырнадцатом участке...

Иван Иванович вспомнил, как Лазня хвалился: «У меня в бригаде каждый второй — бывший заключенный». Тогда шел разговор о засорении его языка блатными выражениями. А теперь этот факт позволил Ивану Ивановичу на все взглянуть с другой стороны.