Старый учитель извинялся за то, что не может быть еще чем-нибудь полезен.

— Арсентий Илларионович! — успокоил его Иван Иванович. — Я вам чрезвычайно благодарен. Вы столько рассказали — на детективный роман хватит.

— Не люблю детективов! — признался старый учитель. — И Достоевского по этой же причине не читаю. Страсти-мордасти... Убил мерзавец старуху, и его совесть замучила. Так об этой черной, как оспа, совести — на весь белый мир. Конечно, старушка — не божий одуванчик, по ней самой плаха плакала — сколько она горя людям принесла своим существованием! Но не имеет права один человек судить и карать другого, этим правом может быть наделено только общество в целом. Я хотел сказать — суд, которому общество поручает себя защищать. За умышленное убийство надо наказывать строго. «И аз отмщение воздам!» А мы черную душу прославляем всеми средствами пропаганды: и кино, и телевидение... Не думаем о последствиях. Книга, написанная о преступнике, — все равно что речь защитника, который ищет смягчающие вину обстоятельства. И чем талантливее книга, тем она опаснее. Не могу простить Сереже Есенину, моему любимому поэту, этих дурацких слов: «В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей». Сколько они унесли жизней? Яркому герою, даже подлецу, молодежь стремится подражать.

Старый учитель был интересным человеком со своими четкими, возможно и ортодоксальными, но принципиальными взглядами.

— Арсентий Илларионович, в одном не могу с вами согласиться. Вы недооцениваете социальной роли детектива. Книги Флеминга о знаменитом супермене Джеймсе Бонде сформировали в Америке тот психологический климат, который позволил Штатам ввязаться в войну во Вьетнаме. Детектив на сегодняшний день — это не просто литература или зрелище, это острое идеологическое оружие, которым, увы, наши работники литературы и кино пока еще пользоваться не научились. Детектив читают тысячи, а смотрят по телевидению — миллионы: от подростка до академика. Вы Бернарду Шоу верите?

Старый учитель смутился:

— Как можно не уважать этого великого шотландца?

— Так вот, он назвал полицейский роман, то есть детектив, самой острой социальной литературой. Очень важно, каких героев воспевает детектив. Именно по этому сегодня можно судить о моральном облике общества.

— А без детектива нельзя? — язвительно осведомился старый учитель.

— Но нет смысла и отказываться от него. У каждой эпохи — свой стиль в искусстве. В наше время — это мемуары и детектив. И то, и другое построено на конкретном факте.

— А я предпочитаю образное осмысление этих фактов, — торжествуя свою победу над милиционером, подытожил учитель. — Я сейчас очень много читаю... Возьмите Астафьева... Его «Последний поклон» — это поэма в слезах о ранах Родины. А книги о войне Быкова! А ожившая история России Пикуля! Люблю Гончара со времен его «Прапороносців» [1] . А «Собор» просто потряс меня. Книга о нашей больной совести, о нашем недомыслии, когда уничтожаем свое прошлое, не понимая, что без прошлого нет будущего. У человека без прошлого не может быть чувства Родины. Убежден, что тот владелец серой машины, который запустил в Умку молотком, а меня обозвал гипертоником, как раз без этого святого чувства в душе.

— Если бы, Арсентий Илларионович, поподробнее о его внешности...

Учитель задумался.

— Конечно, он нас с Умкой зло обидел. Но все-таки встреча была скоротечной. И единственной. Но попробую. Я уже говорил: ему чуть за сорок, лоб — овальный, подбородок конусом... острым. Сухая кожа лица... Но главное — глаза. Злые. А от этих глаз и все выражение лица — злое, как у крысенка в капкане. Не говорит, а шипит, брызжет злостью.

— Нос? — задавал Иван Иванович наводящие вопросы.

— Нос? Наверное, острый... Не помню носа. Волосы темные, по самые плечи. На лбу — челочка. Почти до глаз...

— Одет?

— Без головного убора... Какая-то куртка нараспашку...

— Обувь?

— Наверное, ботинки... Да, конечно же, ботинки: когда я нагнулся, чтобы взять Умку на руки, обратил внимание на шнурки... Черные.

— Арсентий Илларионович, приглашаю вас вместе с Умкой к нам в управление: поможете фотороботу составить портрет внешности водителя, который запустил молотком в вашу премилую собачонку.

— Прямо сейчас?

— А что? Вас смущает время?

— Не столько время, сколько мой внешний вид. В этом макинтоше я выгуливаю Умку... Надо бы переодеться.

— Хорошо, заедем к вам...

Старый учитель биологии сказал в машине Ивану Ивановичу:

— Мне стыдно за свой возраст.

Орач не понял:

— Почему?

— Я у кого-то забрал годы... Средняя продолжительность жизни у нас в стране — для мужчин — шестьдесят восемь, для женщин — семьдесят пять. Но если долго живут старики, значит, рано умирают молодые и как бы отдают свои, еще не прожитые ими, годы нам, уже выполнившим свою биологическую задачу. А такие люди не нужны, они лишние. Заслуженные-перезаслуженные, но они ничего не производят, лишь потребляют. Общество стареет, и это нельзя считать положительным явлением. Поэтому геронтологам надо продлевать не жизнь вообще, а ее активную фазу. Как ни грустно признавать, но человек должен вовремя родиться и вовремя умереть.

Иван Иванович подумал о том, что проблема долгожития для Арсентия Илларионовича и в самом деле болезненная. То о президенте-диктаторе, затевающем войну на уничтожение человечества из-за ненависти к миру, который моложе его, а теперь вот это...

— Каждый из нас запрограммирован на определенный срок, так сказать, биологическая гарантия. И в пределах этого...

— Верите в судьбу?

— Если хотите, в какой-то мере. Я обратил внимание на вашу походку. Плавная, легкая. Пока еще все суставы у вас надежно смазаны: не скрипят, не заедают. Участковый говорил, что вы каждый день по десять километров...