“Солнце во тьму уходит,

Выходит из тьмы, догоняет -

Опаляет черные крылья.

Золото в воду бросает,

По золотой дорожке

Снова летит к закату…”

**

Недавно такие пышные соцветия осыпались, листья поблекли, чуя дыхание засухи. Но огромные ароматные цветы с алыми лепестками от жары не страдали — их поливали щедро. Они покачивались вдоль дорожки, ведущей к золотистому дому на пригорке; Шиталь особенно любила их. Однако сейчас, идя мимо, не чувствовала спокойного удовольствия: знала, что за ней следят.

И все же прошла до фонтана, набрала воду в медный кувшин. Блики, игравшие на украшенной чеканкой поверхности, резали глаза. Шиталь подошла к маленькой клумбе, нагнулась — и пролила струйку из горла кувшина на черный ирис, невесть как занесенный в сердце Асталы. Ирисы любят воду…

Заросли таких же цветов — там, на стремнине, где много весен назад опрокинулась лодка… От воспоминаний дрогнула рука, и она плеснула воду на белую юбку. Голос раздался сзади, слишком резко среди журчащей воды и цветов.

— Аши, — произнесла-пропела она. Спокойно и равнодушно проговорила, кивнула приветливо — и неторопливо пошла назад к фонтану, бесшумная и гибкая, ничуть не удивленная, как он здесь оказался: значит, ускользнул от взоров охраны.

— Шамарайна аката чаина, — прошептал юноша, и швырнул вслед ей обломок янтарного браслета. Каменное полукружье перелетело через голову Шиталь и упало к ее ногам. Ненужный жест, лишний совсем… хватило бы слов.

Женщина тронула обломок пальцами ноги, повернула голову; нахмурилась, потом улыбнулась.

— Чей он?

— Неважно. Это мое право.

— Верно…

Он еще не успел получить свой браслет, обряд проводили раз в полгода. Но члены Сильнейших Родов, достигшие совершеннолетия, могли воспользоваться и чужими камнями… браслетами умерших родственников.

— Ты бросаешь мне вызов?

Уголки губ юноши приподнялись, точно зверь обнажил клыки.

— Зачем? — спокойно поинтересовалась Шиталь, ставя на землю кувшин. — Кого порадует, если мы все еще тут передеремся?

Спокойствие женщины подстегнуло хуже открытого пренебрежения, случись таковое. Сверкнули зубы в яростной, полузвериной улыбке:

— Кто-то останется.

— Ты?

— Может быть! — он смеялся в открытую, а потом прогнулся назад — и на месте юноши возник оскаливший морду зверь, сияющий черной шерстью под солнечными лучами.

— Что же… — Шиталь не сдержала вздоха. Прошло то время, когда Кайе мог послушать ее. И ведь, не усомнись она, кого стоит поддерживать и чем это грозит ее Роду, она могла бы приручить звереныша накрепко. Поздно…

Она тоже изогнулась — и приняла облик огромной волчицы-итара, со сгорбленной холкой, с глазами цвета янтаря.

Энихи прыгнул — итара ушла вбок. Она была немногим меньше черного зверя, но заметно легче. Энихи метнулся к ней, полный молодой силы и ярости. У него было преимущество — длинные когти, и он нападал всерьез; задел ее бок — кровь окрасила светлую шерсть. Но итара вновь ускользнула. И снова… Она описывала круги по площадке, хотя была ранена. Понимала — энихи тяжелее, он возьмет верх, если ухватит ее. А вот кружить на одном месте энихи не приспособлен, и лапы его короче. И дождалась удобного мига: оказалась с ним рядом, вонзила зубы в плечо у шеи, рванула плоть зубами. На черной шерсти крови не было видно.

И опять прыгнул энихи… знал, что противнице недолго осталось держаться.

Прыжок оборвался вскриком — Кайе ударился лицом о камни, вскинулся, еще не понимая, почему он оказался в обличье человека. Со стоном юноша откинулся назад, стирая кровь с разбитого лица. Глаз не закрыл — смотрел на противницу. А она стояла перед ним и снова была женщиной-Шиталь.

На ее челле и белой распахнувшейся юбке тоже проступала кровь.

— Как ты сделала это? — спросил Кайе хрипло. — Почему я сменил обличье?

— Как зверю, тебе нет равных, — спокойно сказала Шиталь. — Как пламени тоже. Но как человеку еще есть чему поучиться.

— Почему не убила?

— Я не собиралась тебя убивать. Это ты хочешь, чтобы темный огонь сжег Асталу.

Повернулась и пошла прочь. Больно ей было, наверное — но шла прямо.

В бассейне с теплой водой сидел долго — целителя звать не хотелось, а теплая вода успокаивала боль. Но гордость ничем нельзя было успокоить.

Очнувшись от оцепенения, увидел, что вода в бассейне красноватая, но из раны кровь уже не течет. Потянулся за мыльным отваром — казалось, пыль тех камней не смыть с волос никогда.