— Мм?

— Скоро отправимся в путь, тебе придется подняться в седло. Иначе слишком долго, дома как следует отлежишься, — как чувствует себя, не стал спрашивать. Травы смягчили боль; пока не шевелится, все не так плохо. А потом… понятно все, что уж тут спрашивать. Если не можешь помочь — молчи. Зелья, которое бы и снимало боль, и сохраняло ясность рассудка, владение телом — нет.

Жаль, нельзя ехать вдвоем на одной грис, думал Къятта. Он уже не ребенок, обоих везти и самая крепкая грис не осилит. Услышал, что младший что-то говорит полушепотом, склонился к юноше. Тот вновь шевельнул губами:

— Я доеду. Смогу.

Конечно. Мальчишка скорее вывернет себя наизнанку, но не покажет слабости. И так уже…

— Постой… — шевельнул рукой, не в силах поднять ее. — Северянка… если поймаете, не трогай ее. И его… Я ведь сам… тебя ослушался.

— Да неужто! Но что тебе до тех крыс?

— Ничего. Но дед всегда говорит — из-за меня только проблемы у Рода. Если сейчас…

— Ты прав, — обронил Къятта очень зло.

Охота закончилась, и Къятта дорого дал бы, чтобы ее не было вовсе. Где-то там по следу заложницы едут другие, но это уже неважно. Он не сомневался, что северянка погибнет, в чаще или от рук какой-нибудь швали — и сейчас наплевать было на нее, какими бы осложнениями то ни грозило. Дорога обратно показалась бесконечной, да и двигались медленнее. Младший сам торопил — быстрее. Его пришлось привязать ремнями к седлу, иначе упал бы.

— Надоело так… скорей бы, — едва слышно сказал, единственное за все время пути.

— Если попробуешь ускорить бег грис, я тебя убью, — пообещал Къятта.

Да, не слишком долгим путь был на самом деле, но вымотал как никогда. Когда миновали первые поселения, Къятта испытал облегчение и радость. Он выбрал более длинную дорогу, чтобы не проезжать через чужие кварталы. Еще не хватало сплетен. Раненого окружили синта, а глазеть на всадников голытьба не осмелится. Мертвого провезли раньше, другим путем.

Дед встретил их тяжелым молчанием. Кайе устроили как можно лучше, домашний целитель осмотрел рану, заверил, что дела неплохи и поклялся глаз не спускать. Ему доверять можно, много весен он верен Ахатте и доказал свое мастерство.

Мальчишка скоро поправится, должен… а потом-то что?

Пытался найти успокоение рядом с Улиши, забыться, благо тело ее — сладкий мед и хмельное питье, и она рада была возвращению мужа… но все равно внутренним взором видел глаза — растерянные, испуганные, просящие. И надежда, что старший поможет. Он и помог, пообещав ударить чекели.

Что-то хрустнуло.

— Ай! — вскрикнула Улиши, и Къятта отшвырнул ее, не обращая внимания на слезы, катящиеся по щекам молодой женщины, на неестественно выгнутую руку, которую она держала на весу. Сломалась, отрешенно подумал он. Какие хрупкие кости — теперь неделю, не меньше, до нее не дотронуться…

— За что? Мне больно! — плакала она.

— Замолчи, самка ихи! — поднялся, не глядя на жену, откинул назад тяжелые волосы, шагнул к дверному пологу. Бросил на женщину косой взгляд, кликнул слугу, велел привести целителя. Другого, лучший занят.

Пошел прочь от нее.

Куда? — думал, шагая по коридору. Младший скоро поправится… но страшнее всего сейчас оказаться с ним рядом.

Дым шеили… темный напиток айка. Не помогало ничего. А может, и помогало, кто знает, как было бы без всего этого. Огромная золотая луна ползла по небу, задевая верхушки деревьев, отчего те качались, и подрагивала сама. Огромная — а ведь должна идти на ущерб. Сгинь, сказал он луне, и та послушалась, пропала за деревом. Это насмешило, но ненадолго. Он встал и не отходил от окна, надеясь, что ветерок унесет неприятные мысли. Но они крутились вокруг, свисали со стен и потолка паутиной.

Ты нужен мне, малыш. Я и сам не знал, как. Неважно, сколь ты силен — кажется, даже стань ты калекой, я любил бы тебя. Когда-то давно — наверное, нет, а теперь все иначе. Я и сам не заметил. Но ты… Неужели ты больше не считаешь меня близким, я для тебя только рука, держащая хлыст?

**

Ждала или нет его Чинья, неизвестно. Когда Къятта пришел, только забилась в угол, поскуливая, словно едва родившийся зверек.

— Он едва не погиб, — сказал Къятта, останавливаясь возле девушки.

Поскуливание оборвалось полувсхлипом — полувизгом, Чинья втянула голову в плечи и замерла.

А он… ничего не сделал.

Ранение брата и то, что было после, словно выжгло всё остальное. Не было ни сил, ни желания и смотреть на эту девку. Тем более что она сама все рассказала прежде чем ее начали спрашивать всерьез. Ее и не тронули даже. Только проверили правдивость слов.

Чинья отправилась проследить, как охранник поведет Этле к Киаль, как заложница оглушит его или вовсе убьет. Чтобы, если понадобится, сразу позвать городскую стражу. А может, сперва помочь пострадавшему, и только потом…