– Не говори ерунду. Думаешь, тебе повезло бы? Два из трех!

– Уж лучше так.

Марк швырнул камень, тот отскочил от рваного края дыры в корпусе и покатился по обшивке. Марк сидел напряженно, вглядываясь в темноту. Словно вот-вот под его ногами замерцает портал в неизвестность.

– Ты дурак! – я поднялся и отряхнул колени. – Лешка, пошли!

Туман почти затопил котлован. Некоторое время мы оглядывались, видели темный силуэт, склонившийся над краем пробоины. Потом услышали легкие шаги. Первым прыгнул я, потом Лешка, а за нами и третья тень. Несколько прыжков, и мы наверху. Оттуда видны огни города – все семь домов ровным полукругом под холмом. А над ними желтое небо. Где-то там летит сейчас челнок, несет папу сквозь облака и ветры домой.

Я приоткрыл глаза, когда широкая ладонь взъерошила мои волосы.

– Спи-спи.

– Ты вернулся?

В полумраке лицо отца почти не было различимо. Зато я видел маленькие звезды на его кителе, который он еще не успел снять. Странные они, эти звезды. Вроде бы ничего особенного, а увидеть хочется.

– С возвращением, – тихо сказал я.

– Спасибо. Утром поговорим, – он улыбнулся. – Там подарок тебе на столе. Прости, пока не камера, сейчас очень сложно достать.

И конечно, сна уже ни в одном глазу. Папа ушел, аккуратно прикрыв дверь, а я немедленно бросился к столу. Тетрадь! Новая и чистая на целых двадцать листов. Я достал тайную коробку, аккуратно раскрыл первый лист, и, пока не наступило утро, я рисовал. Рисовал берег теплого моря с пальмами, корабль на горизонте и белые облака. Но мой голубой карандаш давно закончился, и небо я закрашивал желтым.

Самым невыносимым в моем ежедневном возвращении с работы домой было то, что я не испытывал от этого радости. Я не испытывал ее не потому, что обожал свою работу. Просто дома меня не ждало ничего приятного. Забившись в угол дряхлого автобуса, переполненного уставшими лицами, я думал о том, как выйду на привычной остановке, войду в знакомый подъезд, открою дверь, затем захлопну ее, одарив весь этаж тяжелым грохотом (не специально и не от злости, а потому, что по-другому она не закрывается), а потом войду в пустую квартиру.

Единственным, что смогло отвлечь меня от получасового смотрения в стену, стал заливистый смех. Я повернул голову на звук и увидел девушку лет двадцати пяти с ребенком на руках. Казалось, будто ничего не может ее огорчить, обидеть или разозлить, пока в руках находится смеющийся ребенок. Я смотрел на них и думал, что во всем автобусе не найдется человека, счастливее этой маленькой семьи. Думал, что отдал бы все на свете за возможность быть ее частью. Я ведь уже и забыл, каково это – искренне смеяться.

Я вышел на нужной остановке, оставив молодую маму с ее малышом в светлом автобусе и в своей памяти. Сейчас моей целью был винный магазин по пути к дому. Получив скидку в честь дня рождения, купил бутылку виски и направился в сторону дома. Однако, не успев сделать и шага, я увидел яркую вывеску, остановился, минуту подумал и вошел. Вывеска принадлежала зоомагазину. Что понесло меня туда? Наверное, нежелание снова проводить свой день рождения в одиночестве?

Я прошелся среди клеток с птицами, миновал полки с собачьим кормом и остановился в отделе с аквариумами. В узком проходе ютился мужчина, окруженный детьми. Они громко разговаривали, спорили и умоляюще смотрели на отца. Он пообещал подумать и вернуться в следующий раз, а секундой после раздался резкий звук разбившегося стекла. Продавщица бросилась к месту происшествия. На полу бились несколько маленьких рыбок. Женщина быстро подняла их и забросила в аквариум, стоявший рядом. Но подняла она не всех. Прямо у моих ног лежала одна единственная рыбка желтого цвета. Я взял ее в руки и отправил туда же, где оказались остальные.

– Вы спасли нашу последнюю оранду, – выдохнув, сказала женщина.

Маленькое тельце светилось желтым цветом, а голова, хвост и плавники – оранжевым. Она выделялась. Выделялась тем, что была такая одна.

Вышел из магазина я с маленьким пакетом, в котором плавало спасенное мной существо.

С ним я и вернулся в квартиру.

За окном огромными хлопьями медленно падал снег. Я прислонил ладонь к окну, стекло оказалось очень холодным. Затем сделал первый глоток. Когда-то давно, сидя так же на подоконнике другого дома, я тоже смотрел на падающий снег, но ощущал жизнь иначе. Тогда моя судьба, история казались какими-то волшебными, особенными. Сейчас же я ощущал, что жизнь моя – не особенная, сам я – один из миллиардов, а будущего никакого и нет.

В руках я держал фотографию. Моя жена умерла почти пять лет назад. Засыпать без нее по ночам было невыносимо, поэтому первое время я напивался до состояния, когда не мог стоять на ногах, лишь бы ночь пролетела незаметно. Затем алкоголь потерял свой приятный эффект.

– Как же я хочу снова оказаться в детстве, – сказал я вслух, касаясь пальцем стеклянного дома моей рыбки, – прожить пару дней ребенком, а затем исчезнуть навсегда.

Оранда вряд ли меня слушала. Она передвигалась быстро, резко, но изящно, поглядывая на меня то одним, то другим своим глазом.