И еще взгляд в зеркало… Традиционный… На дорожку, так сказать.

Вид себя в полной защите куда привычнее, чем голый сероглазый блондинистый тип.

Пора.

09:57

Беззвучно открыв три двери квартиры, Майк вышел на лестничную площадку, бесшумно, почти на цыпочках, стал спускаться в полнейшей темноте.

В отличие от многих, он никогда не бежал по лестнице, не скатывался кубарем в надежде, что скорость поможет. Это был его конек – идти тихо, медленно, останавливаться время от времени и прислушиваться. Процесс он довел почти до автоматизма, но каждый раз просчитывал нюансы снова и снова. Все имело значение: и одежда, и выбранное время похода, новости визора, даже погода. Доведенный до совершенства процесс давал 98 % надежды.

Внизу хлопнуло, и чей-то вздох облегчения сменился натужным хрипом. А вот теперь можно и побежать, пока чужая жизнь оплачивает его поход. Побежать, но… медленно.

Майк обогнул скорчившееся в углу холла первого этажа тело – Христо Петрович, долго прожил, молодец. Недавно они распили бутылку запрещенной градусной смеси, отмечая пятидесятилетие соседа. Карманы вывернуты, подъездная дверь распахнута. Можно идти. Охотник не задерживается на месте охоты более чем на пятнадцать секунд. И там, где один, не бывает другого. За нарушение этики преследования – смертная казнь.

Да, советы Христо были полезными, а сам не уберегся, попал под выбраковку. Жалко соседа, но Майк тотчас погасил чувство сострадания – не время раздумывать, когда нужно максимально сосредоточиться.

10:00

Сизое солнце заливало двор мертвенно-голубым цветом. Он ждал желтых оттенков. И это несоответствие Майку не понравилось. Ну, тут уж ничего не поделаешь – импульсы светимости солнца расчету неподвластны.

Чуть дымилась, разъедая асфальт, кислотная лужа. С покосившегося скелета тополя свисала черная змейка проводка, концы которого, он знал, и все жильцы знали, заканчивались под первой ступенькой высокого крыльца. В бронированном окне первого этажа посверкивало дуло автомата. В общем, все, как всегда, привычно и без фантазии.

Он уже хотел сделать шаг, но остановился – все же нечто непривычное было.

Мутирующий, с облезлыми перьями, выжженными глазами голубь сидел на краю кислотной лужи, пытаясь хлебнуть из нее. На лапке голубя блеснула магнитная клякса. Майк похолодел: если птицу спугнуть, то эта клякса может разнести полдома.

Тут голубь вроде как опомнился, вспорхнул, отчего сердце чуть не остановило свой ход, и улетел.

Майк выдохнул: ну как он мог забыть, что подобного рода вещи целенаправленны! Визор покажет, куда приземлился голубь. А их десятиэтажка… да кому она нужна, чтобы тратить на нее бешеные деньги?!

10:05

Несколько шагов, несколько метров…

Мимо продребезжал бронеавтобус с рабочими, проехал, брызнул каплей из пневмотрубки. Плевок зашипел и погас на суперботинке. Майк усмехнулся: они и не такое переживали! Он зашагал по бетонной дорожке, перепрыгивая лужицы. По газону безопаснее, конечно, но сегодня искусственную траву покрывал серый налет неизвестно каких, но явно не полезных осадков.

Скоро, очень скоро он будет в безопасном месте. В месте, где можно расслабиться, отдохнуть, где можно не опасаться ловушек. В месте, которое охраняется государством для их, граждан, блага и процветания. Скоро наконец купит то, о чем мечтал уже месяц, и увидит ту, о которой думал каждую минуту.

10: 45

«Хорошее время выбрал!» – похвалил Майк сам себя. Единственный посетитель хлебной лавки испуганно зыркнул из-под шлема и мышкой прошмыгнул мимо.

В маленьком светлом зале тепло. Пахло выпечкой и совсем чуть-чуть ее духами. Лиззи!

– Здравствуйте, Майк, – сказала тоненькая, как тростинка, рыжеволосая продавщица, – давно к нам не заглядывали. Я уже соскучилась по вашим… – она на мгновение запнулась, – серым глазам. – И в ее – синих – замелькали веселые чертики.

За это она ему и нравилась – за откровенность, за бойкость, за милую ехидность. А рыжие, солнечные, ничем не прикрытые волосы вообще сводили с ума. Белый халат, перчатки – все. Впрочем, в лавке ей ничего не угрожает. Наверное, Лиззи надевает броню, когда возвращается со смены домой.

Майк стащил шапочку, облокотился на прилавок.

– А уж я как соскучился, вы даже не представляете.

– Представляю, – Лиззи протянула руку, пригладила его лохмы, мол, растрепались, одну прядку даже завела за ухо, – хлебушек снова подорожал. На него пахать и пахать надо. Вы, Майк, всего лишь второй покупатель за утро.

Она вздохнула и оглянулась на полки, где рядами желтели суррогатные буханки с масляными коричневыми корками, батоны и булочки.

Хулиганка! Майк не стал играться, вытащил подарок:

– Все это время я думал о вас, Лиззи, и надумал… Это вам, – он протянул бархатную коробочку и с удовольствием увидел легкий румянец на ее щеках.

Не осторожничая – какая беспечная девушка – Лиззи открыла коробочку и ахнула.

Было бы с чего ахать: золотой перстенек тонюсенький, камешек маленький, но рубин настоящий. Старое украшение, мамино. Примет ли она предложение руки и сердца? Да или нет? Предложенное сердце Майка укатилось, кажется, в ботинки.