– Когда она готова будет? – спросила я, чувствуя любопытный запах, исходящий от мази. Острый, травяной с легкой горчинкой и теплотой летнего луга.

– Нужно ее оставить настаиваться на ночь под крышкой, - ответила подруга, растирая между пальцами жирный комочек. – А на следующий день доведем еще раз до кипения, процедим и все. Готово.

Это было хорошо, что мази не нужно было настаиваться долгое время, ведь собаке помощь требовалась именно сейчас.

В этот раз животное немного поело, видимо, компрессы, немного успокоили боль. Ванька крутился рядом, с ответственностью подходя к наложенной на него обязанности кормить щенков. И мы с Таней посмеивались, глядя, как он аккуратно держит коровий рог, высунув от напряжения язык.

– Ты случайно не знаешь, когда в России чума свирепствовала? – тихо прошептала я, вспомнив, что хотела спросить у Тани по поводу эпидемий.

– По-моему это было три раза… - подруга закусила губу, вспоминая. – В четырнадцатом веке… в семнадцатом и в восемнадцатом. Во время российско-турецкой войны кто-то из раненых привёз в главный военный госпиталь в Москве чумную палочку. Больных покосило мгновенно, и хотя в госпитале попытались принять меры, но было поздно. Но в этом случае чума не распространилась на всю Россию, а вот в Москве умерло около сорока тысяч человек. А! Вот! Еще была одна вспышка в двадцатом веке на Дальнем Востоке. Из Китая она перекинулась в граничащие с ним районы России. Правда, в этот раз с ней быстро справились. А почему ты спрашиваешь?

– Да как-то не хотелось бы находиться здесь во времена чумы… - мне даже произносить эти слова было страшно. – Мы с тобой даже не удосужились узнать, какой сейчас год! Кто на престоле! Какие дела в государстве творятся! Сидим, как гусыни, здесь, а ведь самое важное за стенами усадьбы творится! На семнадцатый век это не похоже, а значит, сейчас примерно восемнадцатый век или девятнадцатый.

– Ну да… семнадцатый век богат событиями. Да и одежда уже более европейская, - согласилась подруга. – Нет, точно не семнадцатый. Но и войны с Наполеоном еще нет, мы бы точно об этом знали. А она началась в тысяча восемьсот двенадцатом! Календарь нужен.

– Представь, если вдруг еще не было эпидемии восемнадцатого века, а мы даже не знаем, как далеко от Москвы находимся! Еще и эта яма с трупами… Сплошная антисанитария! Какие же мы растяпы…

Таня слушала меня, кивала, и в ее глазах нарастал страх.

– А ведь точно… И что с этим делать?

– В первую очередь, узнать, какой год! – я поднялась с коленей. – Пойдем.

Боже… как можно быть такими несознательными! Взрослые ведь женщины! Но и оправдание нам тоже было: такой стресс испытать с этим перемещением! А сколько проблем здесь…

– Да, только давай сначала Демьяна найдем, - предложила Таня. – Чего резину тянуть? Его помощь нам ой как нужна.

Мы вышли из сарая и сразу направились в конюшню, надеясь, что парень там.

Он сидел на большом, почерневшем от времени бревне и что-то строгал, напевая под нос какую-то грустную мелодию. Завидев нас, Демьян отложил свою работу, после чего медленно поднялся. В его взгляде появилась настороженность. Наверное, настоящие сестры Засецкие не так часто общались с ним, если вообще изъявляли такое желание.

– Демьян, нам нужно поговорить, - сказала я, отметив, что парень еще больше напрягся, и сразу успокоила его, чтобы он не думал ничего плохого: - Нужна твоя помощь.

– Слушаю вас, барышни. Что я могу сделать для вас? – осторожно поинтересовался он, стараясь скрыть свое изумление.

– Ты ведь научен грамоте и счету, так? – спросила Таня, вызвав у него еще большее удивление.

– Да… батю… барин мне такую честь оказал. Помог грамоте выучиться, - ответил Демьян, и на его красивом лице появилась неловкость. Он чуть при нас не назвал барина Засецкого батюшкой. – До пятнадцати лет учебу проходил.

На вид ему было лет двадцать или чуть больше. Парень родился раньше барских дочек на несколько лет и, поняв, что сына от супруги ему не видать, Засецкий взялся воспитывать сына крепостной.

– Хорошо. Ты ведь помнишь, что делами усадьбы занимался Николай Григорьевич? – я чувствовала жалость к этому парню, к которому так несправедливо отнеслась жизнь. Если в нашем времени были шансы изменить свою судьбу, то здесь это казалось практически невозможным.

– Помню, помню… - криво усмехнулся Демьян. – Как же такого не помнить.

– Ну так вот, - я видела, что он испытывает негатив к этому человеку, но остерегается открыто показывать свое отношение. – На его место пойдешь?

Парень несколько секунд просто смотрел на нас, видимо, не совсем понимая, что мы от него хотим, а потом переспросил:

– На чье место?

– Управляющим, - усмехнулась Таня. – Нам самим не справиться со всеми делами.

Демьян был явно шокирован. Такого он точно не ожидал.

– Я помогу вам. У меня всегда за усадьбу душа болела, - наконец сказал он, вызывая уважение своим спокойствием, несмотря на испытанное изумление. – Думал, что уже все, до последнего кирпичика растащат… такие как Николай Григорьевич…