– Портал на Саци… визуализирую, – призналась смущенно.

Рисса уверяет, что если долго и старательно что-то воображать, оно вполне может появиться. Но черная дыра под нами, в которую превратилась вся территория академии за исключением мест, освещенных бодрыми рыжими фонарями, так и осталась черной дырой. И никакого вам, мисс Ламберт, Саци. Гхаррушки!

– Фидж… Ты меня тоже уже зачубурахал, – проворчала, стряхивая с туфли ушастое недоразумение.

Мохнатый гаденыш, прикончив крекеры, таки добрался до новеньких каблуков.

– Голодный, – неправдоподобно жалобно призналась откормленная тушка, нехотя даваясь мне в руки. И принялась жадно высматривать, что еще можно сточить в зоне доступа.

Растерявшись под алчущим взглядом голубых глаз, я аккуратно пересадила мизаура на ограждение и отошла. Видит Варх, с его растущими аппетитами мне все страшнее засыпать с Фиджем в одной кровати. Кто знает, кто еще меня к утру понадкусывает? Это популярное занятие, как выяснилось.

– Эй, Ламберт! Пссс! – принесло в мое ухо из-за дальней колонны.

Хотела уже стушеваться, но Вейн выдал себя спутанной светлой копной, торчащей из-за серого камня. Его бы подстричь, расчесать… и да, на бал пригласить тоже надо. Моего принца среднестатистического.

Широкое плечо выдавалось из-за колонны вместе с бледно-желтыми, хаотично лежащими прядями и темно-зеленой эмблемой «природников». Не работать ему под прикрытием, ей Варху.

– Диккинс, я тебя вижу, – призналась, скрещивая руки на груди.

Собраться, не трусить, пригласить. Не фарфоровая.

Что-то во всей этой затее с балом, Вейном и статуей смущало. Клубилось за плечами неявной, смутной дымкой. И снова предательски ныла измятая пятая точка.

Но ведь это просто бал. Да что может пойти не так? Мы же с Вейном туда постоянно парой заявляемся.

Хотя в этом году будто изменилось что-то. Взгляды Диккинса стали тяжелее, объятия – теснее… Вместо привычной легкости они рождали оцепенение и неловкость.

Вот почему не вернуть все как было? Когда мы дурачились по-приятельски без этого двусмысленного подтекста?

Я ведь не глупая и как истинный теоретик давно выстроила версию, куда он клонит. Но готова ли я сама туда склониться? Понятно ведь, что поцелуями за статуей Имиры дело не ограничится.

Граймс, конечно, много всего мне завтра скажет по поводу «все-еще-сияющей-Эйвелин». Непорочность «вымирающего вида студенток» – любимая тема нашего вредного, грубого и «деликатного», как толпа портовых грузчиков, доктора.

«Ваша аура слепит мне глаза, мисс Ламберт, – тон обычно колеблется между ворчливым и остро обвинительным. – Я бы советовал разобраться с этим вопросом, пока еще есть желающие ее запачкать. Они, знаете ли, со временем переводятся». И прочее «бла-бла-бла». В этом весь Граймс.

Так… стоп! Ведь аура моя до сих пор сияет, как положено? И никто ее не перепачкал своими загребущими лапами, пока оставлял синяки и укусы повсеместно?

Имира Сиятельная!

Да нет… Я бы заметила. Наверное.

– Эв… Ты сегодня с утра такая бледная, что Рисса на твоем фоне загорелой кажется, – потрясла ошарашенную меня Тейка.

Варх побери!

– Я просто… Я… – задохнулась в узком лифе форменного платья. Свежестиранного и потому казавшегося нестерпимо тесным.

Воздух стремительно заканчивался, грудь раздувалась от его нехватки. Верхняя пуговичка с опасным треском натянула нитку. Еще немного – и отлетит Тейке прямо в глаз.

Да нет, я бы заметила, если бы он меня… Со мной… Воспользовавшись беспамятством и вдохновившись чистыми сорочками…

Или в темном бреду, в котором бултыхалось, отчаянно перебирая лапками, мое болезное сознание, и не заметила бы?

Тело у меня повсюду ноет. То есть прямо вообще повсюду! Словно я ночами трактором в магсельхозе подрабатывала, вспахивая задом фермерские плантации. Проклятье!

Почему я сразу об этом не подумала? Мало ли какие лекари проезжие по Аквелуку шастают и к честным девушкам в спальни под благовидным предлогом пробираются…

И как он из меня выгонял Тьму? И откуда, ради святого гхарра, мрак высасывал? И что за медицина такая, о которой постыдится написать даже «Либтоунский Вестник», известный своими свободными взглядами и вольными трактовками?

– Эв! Псс! – не унимался Вейн. Про которого я в панике так накрепко забыла, что сейчас вообще с трудом вспомнила, откуда знаю низкий, журчащий голос.

Подошла к нему на подгибающихся ногах, оперлась на колонну, из-за которой торчала половина Диккинса. Ну, ладно, треть. Парень в смысле плеч был выдающийся. В основном, из-за колонн.