подобного переносится из жизни на литературу и становится

основанием суждений здравого смысла о характерах и сюжетах

как о "жизнеподобных" или наоборот" (там же).

Барт (считает Мориарти) вносит свою трактовку в эту

проблему: "Он не столько принимает авторитет правдоподобия

как оправданного в определенных сферах, сколько просто воз

мущен им. "Правдоподобные" истории (основанные на обще

принятых, фактически литературных по своему происхождению,

психологических категориях) оказываются исходным материалом

для юридических приговоров: докса приговаривает Доминичи к

смерти" (там же, с. 111). Барт неоднократно возвращался к

делу Гастона Доминичи, приговоренного к смертной казни за

убийство в 1955 г., подробно им проанализированному в эссе

"Доминичи, или Триумф Литературы" (83, с. 50-53). Как пыл

ко Барт боролся с концепцией правдоподобия еще в 1955 г., т.

е. фактически в свой доструктуралнстский период, можно ощу

тить по страстности его инвективы в другой статье, "Литература

и Мину Друэ": "Это -- еще один пример иллюзорности той

полицейской науки, которая столь рьяно проявила себя в деле

старика Доминичи: целиком и полностью опираясь на тиранию

правдоподобия, она вырабатывает нечто вроде замкнутой в

самой себе истины, старательно отмежевывающейся как от ре

ального обвиняемого, так и от реальной проблемы; любое рас

следование подобного рода заключается в том, чтобы все свести

к постулатам, которые мы сами же и выдвинули: для того, что

бы быть признанным виновным, старику Доминичи нужно было

подойти под тот "психологический" образ, который заранее

имелся у генерального прокурора, совместиться, словно по вол

шебству, с тем представлением о преступнике, которое было у

заседателей, превратиться в козла отпущения, ибо правдоподо

бие есть не что иное, как готовность обвиняемого походить на

собственных судей" (цит. по переводу Г. Косикова, 10, с. 48

49).

Чтобы избежать соблазна параллелей с отечественными

реалиями сегодняшнего дня в стране, где традиции Шемякина

суда сохранились в нетленной целостности, вернемся к прерван

ной цитате из Мориарти, описывающего ход рассуждений фран

цузского литературного публициста: "Докса вбирает в себя все

негативные ценности, принадлежащие понятию мифа. То, что

масса людей считает истинным, не просто является "истиной",

принятой лишь в определенных сферах деятельности, включая

литературу: это то, во что буржуазия хочет заставить нас пове

рить и то, во что мелкая буржуазия хочет верить, и во что ра

бочему классу остается лишь поверить" (323, с. 111). Как тут

не вспомнить, как презрительно характеризовал доксу Барт в

своей книге "Ролан Барт о Ролане Барте" (1975): "Докса"

это общественное Мнение,

Дух большинства, мелкобур

жуазный Консенсус, Голос

Естества, Насилие Предрас

судка" (85, с. 51).

"СМЕРТЬ АВТОРА"

Ту же судьбу имела ин

терпретация общей для структурализма и постструктурализма

идеи о "смерти автора". Кто только не писал об этом? И Фуко,

161

ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ

и Лакан, и Деррида, и их многочисленные последователи в

США и Великобритании, однако именно в истолковании Барта

она стала "общим местом", "топосом" постструктуралистской и

деконструктивистской мысли. Любопытно при этом отметить,

что хотя статья "Смерть автора" появилась в 1968 г. (10), Мо

риарти считает ее свидетельством перехода Барта на позиции

постструктурализма: "Смерть автора" в определенном смысле

является кульминацией бартовской критики идеологии института

Литературы с его двумя основными опорами: мимесисом и авто

ром. Однако по своему стилю и концептуализации статуса

письма и теории, она явно отмечает разрыв со структуралист

ской фазой" (323, с. 102).