Управившись с волосами, она заспешила в подсобные помещения первого этажа. Заяц Младший сидел в кресле, наклонив набок ушастую голову, ощетинившись рыжими усами. Полюбовавшись молодцом, Марья Семеновна нащупала на его груди кнопку выключателя, щелкнула. Робот открыл глаза, и они засветились зеленым огнем — все ярче и ярче, до полного накала. Заяц шевельнул лапами.

— С добрым утром, труженик! Вставай, проверяй свой подъемник — скоро завтрак привезут.

Когда она поднялась на второй этаж, внизу прозвенел мелодичный колокольчик и послышались голоса Тамары Ивановны и Танечки, а когда, закончив обход всех помещений и разбудив одного за другим — Медведя, Лису и Зайца Среднего, обоих Гномов и Зайца Старшего, сошла в вестибюль — дверь с грохотом распахнулась и ворвался первый ребенок. Поправив съехавший на глаза меховой треух, он швырнул в угол хоккейную клюшку и снял рукавицы.

— Здравствуйте, Марья Семеновна!

— Здравствуй, здравствуй! Проходи, раздевайся… Кстати, когда ты все же перестанешь так хлопать дверью? А, Петров!

Марья Семеновна стояла у широкого окна кабинета и смотрела на своих подопечных, заполнивших площадку для игр. Под самыми окнами детсада младшая группа оседлала карусели. По ледяному кругу скользили длинные сани, запряженные тройкой буйногривых коней, за санями — автобус, красный, с прозрачной крышей, за ним — самолет, за самолетом — космический корабль. Из лошадиных ноздрей вырывались клубы пара, автобус урчал и пыхал сизым дымком из глушителя, в соплах турбин самолета вспыхивали лампочки, словно там бушевало настоящее пламя, а космический корабль шевелил усами антенн, поворачивая их время от времени влево-вправо.

Каруселью управлял Заяц Младший. Стоя в центре круга, он то пускал ее — всякий раз под новую музыку, то останавливал, и тогда ребятишки вылезали из удобных креслиц, соскакивали на снег и бежали меняться местами — с криком, шумом и спорами: каждому непременно хотелось посидеть на месте кучера или за рулем автобуса, в кабине летчика или за пультом командира космического корабля.

В дальнем — налево — углу площадки средняя группа каталась на санках с ледяной горки и лепила снежную бабу. Днем потеплело, снег стал податливым, баба быстро росла и толстела.

Старшим был отведен другой угол; их горка, более высокая и крутая, сейчас пустовала: ребята строили крепость и готовили снежки — видно, предстояло сраженье. «Не расквасили бы опять кому-нибудь нос!»

Горки разделяло хоккейное поле — ровная площадка с утоптанным снегом. Играли, как правило, старшие, из средней группы принимали лишь самых рослых и боевых. Все было настоящее: и форма игроков, и клюшки, и ворота, и деревянные борта… Не хватало только коньков — мальчишки бегали в утепленных кроссовках.

Вратарь — справа от Марьи Семеновны — ловко отбил в падении шайбу, тут же вскочил и замер в боевой стойке, выпучив глаза за прозрачным предохранительным щитком.

«Петров! Он самый… И как всегда — с собственной клюшкой. Детсадовских не признает!»

Она отошла было от окна, но сразу вернулась. Петров стоял в той же каменной позе. Где она уже видела эту картину? Где?.. Как две капли воды… И вспомнила — на фотографии! В толстом учебнике — «История детского воспитания в стране». Очень старая фотография. И подпись под ней: «Будущий олимпиец!» Такой же парнишка, с такими же вихрами, выбившимися из-под шлема, и с тем же напряженным вниманием в глазах.

Петров вдруг резко дернулся, пытаясь поймать брошенную по воротам шайбу, летевшую так стремительно, что Марья Семеновна едва успела ее заметить. Он далековато выставил клюшку: шайба не попала в нее, а, ударившись в руку повыше локтя, упала рядом, и Петров быстро откинул ее к бортику. Левая рука его повисла плетью. Он начал медленно сгибать ее, потом разогнул и снова согнул, закусив губу.

«Больно ведь негоднику! Ведь больно как!.. Она же такая твердая!»

У Марьи Семеновны даже озноб прошел по спине.

«И как он только не заплачет?»

Она начала вспоминать, когда последний раз видела Петрова плачущим, и не могла вспомнить.

«Это ему в тот раз нос-то снежком разбили, ему… А он — хоть бы что: приложил к переносице ледышку, постоял, запрокинув голову, подождал, пока кровь остановится, и — снова в атаку, на штурм крепости. И руку, когда еще в младшую группу ходил, тоже он сломал: забрался на подоконник, сорвался и грохнулся на пол. Танечке выговор пришлось дать… Танечка плакала, а Петров — ни-ни… К а к же он плачет?»

Марья Семеновна даже растерялась.

Она знала всех этих резвящихся сейчас под окнами мальчишек и девчонок с трехлетнего возраста и о каждом помнила, как он плакал, как плачет сегодня, на слух могла определить, кто плачет и даже о чем, из-за чего… Мысленно перебрала свою «картотеку» — петровского плача в ней не было. Значит, она никогда его и не слышала.

Танечка украшала елку. Елку притащили из кладовки Заяц Младший и Заяц Средний; развязали узел веревки, расправили зеленые лапы, прошлись по ним пылесосом и установили синтетическую красавицу в углу зала для игр ребят средней группы, в котором, как самом большом, проводились обычно общедетсадовские мероприятия, устраивались праздники, из которых самым любимым был новогодний.