— Да, Рома, всё так.

— Тогда какого чёрта пятно на полу? Ни на стенах, ни под окнами, а посреди комнаты, на деревянном полу. Какого чёрта?

Агнаров пожал плечами. Клим же присмотрелся к пятну.

— Роман, ты не прав. Пятно не посреди комнаты — оно перед кроватью. И прошлые разы так же было.

— И что?

— Да похоже на то, что оно целенаправленно оказалось перед кроватью, перед спящим человеком. И потому мы слышали крик — это Сахаров проснулся, возможно, от треска или ещё чего, да хоть бы и случайно, увидел это и заорал. Тут-то его и не стало. Как будто объект… охотится на людей.

Повисла напряжённая тишина. Наконец, прочистив горло, Яков Иосифович обратился к коллегам.

— Так, товарищи. Нам надо всем сейчас поспать, чтобы прийти в себя. Комнату я запру. Давайте так договоримся: до десяти где-то отоспимся, затем процедуры, туда-сюда, и в одиннадцать повторный обыск. При свете дня и на свежую голову.

— Так точно.

Мужчины разошлись…

Клим Глебов вернулся к себе, походил немного по комнате, лёг в постель. Медленно досчитал в уме до тысячи, тихонько встал. Стараясь не издавать и звука, выбрался из помещения через окно, затем, пригнувшись, пробежался до окон комнаты Сахарова. Толкнул створку — как и ожидалось, она легко распахнулась. Следователь проворно подтянулся внутрь, присел, прислушался, и, убедившись, что всё спокойно, начал повторный обыск.

Первым делом мужчина решил тщательно перевернуть все книги: ему не давало покоя, почему они были сложены в три такие неравные стопки. Ну, с сочинениями Ленина и тому подобной ерундой понятно: их обычно никто не читал, так, для «послужного списка» брали в библиотеке, особенно кандидаты в партию. А вот зачем разделять художественную литературу на две стопки — это было неясно. Иностранная, конечно, всякие там Твены-Драйзеры — но их вполне себе можно было достать, по крайней мере в Москве, это не Бунин. Собственно, Бунин этот, как будто специально был положен сверху стопки, чтобы сразу привлечь к себе внимание…

В собрании сочинений белого эмигранта ничего интересного не обнаружилось. Рассказы как рассказы, ни пометок, ни загнутых уголков, ничего необычного, кроме имени автора и места издания. Собственно, все иностранные книги тоже были вполне себе обыкновенными, Шиллера и вовсе Сахаров стянул в Московской публичной библиотеке. Отложив их, Клим принялся за отечественных авторов — ничего необычного, все книги были из местной библиотеки, кроме сборника Фёдора Михайловича Достоевского.

Глебов не обнаружил нигде штампика и задумался. Самуил Львович, судя по всему, складывал отдельно библиотечные книги и те, что принадлежали лично ему. В основном, ему принадлежали русскоязычные переводы иностранной литературы — а тут ещё и Достоевский, который лежал в другой стопке. Ухватившись мыслью за эту систему, следователь решил пролистать книгу — и не прогадал. Между страницами, очень аккуратно и незаметно, были вложены листы папиросной бумаги, исписанные мелким убористым почерком. Все листы были в треть книжной страницы, поэтому полностью помещались в книге. Всего их было шесть — Клим пролистал книгу три раза, но больше ничего не нашёл. Отложив томик бессмертного классика, он решил прочитать записи при свете спички.

«Обстановка располагает к ведению кратких записей о наблюдении за ситуацией. Тов. Агнаров явно пытается скрыть тот факт, что произошла серьёзная авария на испытательном полигоне. Обращает на себя внимание, что повреждённые вещи были сожжены в тот же вечер, никакого следствия не проводилось. Тов. Латыгин заметно нервничает, в личной беседе заявил, что не уверен в намерениях Агнарова. Вопросы вызывает и поведение тов. Кебучева, который удивительным образом не пострадал при взрыве и, вопреки здравому смыслу, решил пойти на поводу у Агнарова и продолжить эксперименты. Не совсем ясна судьба тел инженеров, погибших при взрыве: трупов никто не видел, похорон не было, Агнаров приказал держать язык за зубами. Послал запрос в центр относительно личности Кебучева и Агнарова»

«В последние несколько дней отмечена подозрительная активность ночью на полигоне. Агнаров без свидетелей и керосинки ночью ходил по испытательному полигону, как будто что-то или кого-то искал. Латыгин не в курсе, но в личной беседе рассказал, что подозревает Агнарова в умалчивании истинной цели экспериментов. Он же заявил днём ранее, что, согласно местным легендам, в районе поселения некогда было проклятое место, которое использовалось в качестве места казни. Приговорённых приводили в пустыню и по шею закапывали в песок, ночью они исчезали. Местные толкуют, что здесь же, в пустыне, обитал барон Унгерн, согласно материалам следствия расстрелянный за совершённые преступления. Не покидает ощущение, что мы все здесь как в ловушке, солдаты гарнизона из степняков отказываются дежурить ночью и вовсю сплетничают, что комиссары ищут дьявола»

«Бесследно исчез один из главных инженеров, товарищ Трилович. Подозрительный малый, Александр Трилович, согласно данным НКВД, порядка семи лет прожил в Англии, до этого десять лет провёл в Германии. По происхождению — серб, родился и вырос в Австро-Венгрии. Обучался в университете Бонна, свободно владеет несколькими языками. Вызывает большие вопросы его мотивация участвовать в эксперименте. Лично я подозреваю, что он либо шпион, либо авантюрист, поскольку не вижу рационального объяснения его поступку, а комментарии со стороны американца, что всё решил чек на кругленькую сумму от тов. Тесла, считаю пустой болтовнёй буржуя. Латыгин уговорил Агнарова связаться с Москвой, тов. Ягода обещал прислать одного из лучших своих специалистов. Меня напрягает грядущий визит, поскольку специалист может быть связан с самим Агнаровым или его покровителем. Покровитель, некий тов. Бельский, вызывает множество вопросов, но, будучи другом тов. Дзержинского, обладает неприкасаемостью»

«Приехал тов. Глебов. Стрёмный субъект, больше похожий на чекиста времён террора, чем на следователя. Немногословен, подозрителен. По всей вероятности, всё же не связан с тов. Агнаровым — последний несколько нервозен. Латыгин узнавал по своим друзьям, говорит, что тов. Глебову можно верить. Лично я считаю, что верить нельзя никому, особенно товарищам Агнарову и Кебучеву. Агнаров продолжает ночные прогулки, также совершал несколько выездов в пустыню, вроде как для проверки подозрительных селений. Однако расход топлива, по словам Латыгина, говорит в пользу того, что он отъехал на небольшое расстояние, что-то там делал, затем вернулся. В ЦК пока отказываются дать ход расследованию относительно тов. Агнарова. Тов. Кебучев подозрительно открыт к приехавшему, при этом был замечен ночью наблюдавшим за звёздами и ведущим записи в блокнот. Что он высматривал — осталось загадкой»