Шрифт:
С того самого разговора что-то словно переключилось у Николая в голове, и он, действительно, увидел, что его дочь уже взрослая девушка, а не та маленькая девчушка, с которой он шептался обо всем на свете, которую носил на шее, с которой катался на велосипеде каждое воскресенье! Ее фигура, действительно перестала быть угловатой и нескладной.
Николаю все чаще и чаще приходилось стряхивать с себя это наваждение, это странное пугающее его желание смотреть на девичью фигуру.
Отец стал избегать общения с дочерью, прикрываясь сильной усталостью.
– Пап, но ты и раньше много работал. Что случилось? – недоумевала дочь. – Пойдем на великах!
– Так старый становлюсь! – попытался отшутиться Николай.
– Пап, ну ты, конечно, не мой одноклассник, но и не дед Петро. Ему-то уже шестьдесят, наверное. А тебе, пап, всего-то тридцать пять!
Отец улыбался, но прежних отношений уже не было. Николай к своему леденящему сердце ужасу почувствовал какие-то странные, совсем не отцовские ощущения к своей взрослой дочери. Новые чувства совершенно не были похожи на те, что он испытывал раньше.
Коля вспомнил о своих пылких чувствах к жене. Новые эмоции, которые он испытывал к дочери, были очень похожи на те давние, которые были у него к Шуре. Это его пугало, это его сводило с ума.
Чем больше Ира тянулась к отцу, тем испуганнее он отказывал ей во внимании. Ира обижалась, выговаривала Коле свое недовольство, он отшучивался, но пропасть между дочерью и отцом росла. А между тем приближались последние школьные экзамены в жизни девушки и школьный бал.
Двадцать первого июня 1941 года мать и отец, нарядившись по случаю окончания дочерью школы, взявшись под руку, в сопровождении Иришки-красавицы, отправились в школу на торжественную часть – получение аттестатов.
Сердце Николая готово было выскочить из груди. Он глядел на дочь и понимал, что любит ее больше жизни, и готов отдать за нее эту самую жизнь. Но что-то и омрачало Николая, он каждый раз с неудовольствием замечал, что к отцовской любви снова и снова все сильнее примешивается еще какое-то странное чувство, от которого Коле становилось очень стыдно.
Иришка была великолепна. Получив аттестат зрелости, девушка произнесла такую яркую и эмоциональную речь, что прослезились все: и взрослые, и ребята.
Директор поблагодарил Ирину, пожал ей руку и сказал, что никогда больше не будет у него такого выпуска. Другие будут, а такого нет. Как же он был прав!
Дочка подскочила к родителям. Отец с гордостью открыл ее документ об образовании, в нем красовались только пятерки.
– Какая же ты у нас умница! – похвалила мама Иришу.
А она расцеловала обоих, прижалась к отцу, потом к маме, и убежала. А у Николая еще долго горела огнем щека от поцелуя родной дочери, словно это был долгожданный и желанный поцелуй от тайной возлюбленной.
Шура, словно бы все понимая, тревожно смотрела на мужа, но ничего не спрашивала. Николай чувствал, как горят щеки, как стыд заливает огнем все тело, не оставляя свободной ни одной живой клетки.
– Шур, – позвал он, – а знаешь, давай уедем куда-нибудь вдвоем? А? Возьмем отпуск и махнем!
–А Ира, а бабуля? – жена удивилась неожиданному предложению мужа.
–Шура, я хочу только с тобой! – Коля крепко обнял жену и с удовлетворением отметил, что ему это приятно, не стыдно и не отвратительно. Любовь заполнила все его сердце теплом.
«Конечно, это же моя жена!» – радостно констатировал он. «А с Иришкой какое-то наваждение ужасное! Устал я! Точно, надо ехать отдыхать, и все пройдет!»
Часть 2
Но никакого отдыха не состоялось. 22 июня 1941 года отменило отдых, отменило все планы, отменило всю жизнь, приведя с собой горе, слезы, голод, болезни и смерть.
Коля и Вася, давно забыв прежние обиды, будучи добрыми соседями много лет, отправились в военкомат. Николай все время думал: «Оно может и к лучшему! Разобьем фашистов! Вернусь домой, а оно глядишь, и само все на место встанет! Иришку замуж отдадим, внуков нам нарожает!»
Мужчины ушли на фронт через день на долгих четыре года. Начались тяжелые военные будни. Поступление в институт отложилось на неопределенный срок, и Ира пошла работать на завод рядом с матерью. Работать приходилось много, очень уставали, а когда город был взят в блокаду, то постепенно становилось все голоднее и голоднее.
Шура чувствовала себя совсем плохо, обострились хронические заболевания. Светилась от счастья только в те редкие дни, когда от Коли приходили письма. Читали их всей коммуналкой также, как и письма других мужчин.