Марфа Степановна оставалась дома за старшую, все женщины и взрослые дети уходили на завод. Народу в квартире было немного, всего-то восемь человек. В том числе Васькина жена и их два сына. Старший сын Валерка, на год младше Иришки, и младший Петька. Мать пацанов, Васина жена, тоже работала на заводе. Вот и оставалась Марфа Степановна с Петей и Леночкой, пятилетней девчушкой.

На общем квартирном совете решили – кушать вместе, вскладчину. Так было проще. Марфа Степановна с ребятами готовила нехитрую еду. Сначала продуктов хватало, и ели достаточно неплохо. Не как в мирное время, конечно, но каша и похлебка были всегда. Крупы в коммуналке у каждой хозяйки было много, ее тратили очень экономно, а вот с хлебом была беда.

Шура все норовила подкормить Иру. Потихоньку подсовывала ей свои кусочки или незаметно подливала из своей тарелки. Шура очень переживала, что дочка осунулась, очень похудела, хотя и до войны была стройной. Но если раньше это было красиво, то теперь ее стройность превратилась в жуткую болезненную худобу. Ирина стала просто прозрачной, темные круги под глазами делали ее похожей на смертельно больную. Да она и была больной. Хотя, что там говорить, все были больны.

Шуру все сильнее и все чаще мучили головные боли. Она надрывно кашляла почти все время. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Женщина перестала ходить на работу, еле-еле передвигалась по квартире, чем могла помогала Марфе Степановне.

И вот однажды она не смогла подняться утром с кровати, совсем ослабла от недоедания и от болезни. То, что Шура чем-то серьезно болела, было абсолютно ясно. Марфа Степановна кормила ее из ложечки, но Шура тяжело дышала, давилась едой, кашель душил ее, изредка давая передышку.

– Видно конец мой пришел, – как-то сообщила она обессилевшей тоже старушке, – я сегодня все расскажу Ире, она должна знать.

– Делай, как знаешь, – прошелестела Марфа Степановна, – только для чего ты тогда молчала столько лет? А теперь расскажешь! Сама уйдешь, а после тебя хоть потоп? А ты подумала об Ире? А о Коле?

– Ради них и делаю. Если бы жива осталась, и, если бы не война, никогда бы не открылась. А так два родных человека…Будут вместе, если Коля придет живой, пусть живут. А вдруг и Васька с войны вернется? Пусть он хоть о ней позаботится. Мала еще Ирочка моя! – Шура посмотрела на бабушку долгим взглядом, – а ты сама на ладан дышишь. Не сегодня-завтра тоже уйдешь, – говорить Шуре было все труднее, из горла раздавался только сип. Марфа Степановна еле разбирала, что она ей шептала:

– Скажу ей, пусть сама решает, что с этой правдой делать.

Марфа Степановна покачала головой:

– Эх, ты, Шура! Шура! Мученица ты моя бедная! Грешницы мы с тобой. И я старая. И ты…– старушка помолчала и добавила, – я препятствовать не стану. Рассказывай, все подтвержу, – Марфа Степановна вытерла слезы, – эх, всю жизнь тебе каково было! Какой груз носила! И я вместе с тобой.

Бабуля крепко обняла Шуру, погладила ее по лицу. Шура схватила бабушкину руку и стала целовать быстро-быстро, шепча:

– Спасибо тебе, бабуля, что помогла мне тогда, что тайну мою сохранила, поддерживала меня. Сколько раз я прибегала к тебе! Как трудно мне было носить это в себе!

– Помогла, видела я, Шура, что любила ты моего внука! Было бы по-другому, никогда бы я не пошла на это.

– Я и сейчас люблю его, – прошептала Шура, слезы текли из ее глаз беспрестанно. – Только конец нашей любви пришел, недолго мне осталось. Маму с папой вижу, здесь они, ждут меня, и Колины родители тоже здесь. Говорила я уже с ними. Не увижу я больше любовь всей моей жизни, – помолчав немного, Шура поцеловала бабулю и сказала, – а теперь иди, оставь меня, одна хочу побыть. Есть время у меня до вечера, Ира придет с работы, и все скажу ей.

Бабуля тяжело поднялась, хотя весила не более сорока килограмм, и вышла из комнаты. После такого напряженного разговора Шура очень устала, она тяжело дышала, но кашель на время затих. Умирающая перенеслась в те далекие годы, когда случилось то, что не оставляло ее в покое всю жизнь.

За несколько дней до свадьбы Васька подкараулил Шуру около ванной. Вечером она зашла умыться, а он юркнул вслед за ней, запер дверь на щеколду, закрыл ей рот рукой и проорал шепотом:

– Не отдам тебя никому! Тем более Кольке этому! – Вася впился в губы Шуры!

Коля никогда так ее не целовал. Шура почувствовала, как тысячи разрядов пробежали по ее телу, но она начала яростно отбиваться от него. Колотила по спине, царапалась, пробовала кричать, но он был уже настоящим мужчиной и очень сильным, он всегда был здоровым и крепким.

Васька продолжал целовать Шуру, надо было бы кричать, но сил не было, она вся вдруг разомлела под его пальцами. Коля не мог так умело использовать пальцы. Шура понимала, что она ненавидит Ваську лютой ненавистью, что она любит Колю, но Васька стал шептать такие слова, стал так гладить тело, что Шура словно провалилась в какое-то забытье.