Но это была уже не та Гертруда Карловна, и голос её звучал неуверенно, тихо и невнятно подбирались слова, она не смела поднять глаз.

— Кто впишет?.. Босяки и люмпены?.. Бродяги и заплечных дел мастера, разграбившие имения, церкви и дворцы?.. Безграмотные крестьяне, ради которых сгинули ваши лучшие светлые умы?.. — Лазарь Наумович не думал юродствовать или упрекать; наслушавшись, он, будто причитая, рассуждал с самим собой. — Историю перепишут, переврут победители, имена праведников забудут, да и праведники ли они? Их обратят в заклятых врагов. О, боже! Всё, как по Библии, как учил Соломон!.. Что народ? Земли, мира, свободы обещанных они не получили и не обретут никогда. Живые авторитеты завладели всем, и это надолго, пока они у власти. Мы, запутавшиеся интеллигенты, лишь марионетки в их руках, жертвы в кровавых их игрищах…

Он смолк, словно очнувшись, поняв, что долго уже говорит с самим собой, Гертруда Карловна, отвернувшись в сторону, его не слушала, думая о своём.

— Плохо вам жилось с папенькой и маменькой в собственном родовом имении?.. Бросили вы их, растеряли товарищей, единственный друг мёртв…

— Мёртв? — подняла на него глаза Гертруда, словно очнувшись от сна. — Я вам этого не говорила.

— Как?

— Он в нашем городе.

— Как?.. Лев?.. Я отказываюсь понимать.

— Если не возражаете, я могу вас с ним познакомить в ближайшие дни.

— Увольте. Увольте, любезная Гертруда Карловна!

— Он даже не калека. Жив, здоров.

— После всего… После того как вы так откровенно раскрылись… Право, вы меня… Право, я не готов. Да и есть ли нужда?

— Нужда есть, — кисло усмехнулась она. — Кстати, он как раз и опровергнет все эпитафии, которые вы только что расточали по душу некоторых товарищей.

Лазарь Наумович в недоумении не смел прервать изменившуюся в лице собеседницу, его глазки метались в гневе, ведь ей не поверили.

— Не вызваны ли ваши исповедальные речи, голубушка, как раз этими обстоятельствами? Если вы так убеждены, то, позвольте узнать какими?

— Я встретила его совершенно случайно в военном комиссариате, куда заглянула проведать знакомую… — не слушала она его.

— В комиссариате?

— Я не сразу его узнала…

— Неудивительно.

— Он тоже прошёл мимо. Простите, но я так выгляжу!

— Все мы…

— Да-да. Он меня окликнул без всякой надежды.

— И что же он? Как он уцелел?

— Он позвал меня… Гражданка, да-да, гражданка, так позвал он меня.

— Вы вся дрожите. Успокойтесь.

Она поднесла платочек к набухшим глазам.

— И что же он? Как представился? Кем?

— Мы где-то присели… Он расспрашивал… Он при нынешней власти. А когда узнал про наше бедственное положение… Лазарь Наумович, простите, но я вынесла из вашего дома всё, что можно было продать или обменять…

— Я знаю.

— Он обещал нам помочь.

— Нам?

— Только не отказывайтесь, ради бога!

— Что вам моё согласие?.. Умрём с голоду… Я всё понимаю…

Они замолкли оба, выговорившись сполна и будто успокоившись, хотя оба понимали, что главное впереди.

Так Лев Соломонович Верховцев был приглашён в тот самый мрачный особняк, про который обыватели плели несусветные небылицы.

"Он не жилец, — с порога поймав мутный взгляд Лазаря, решил для себя Верховцев. — Гертруда была права. Случись что с ним, когда в городе полно тифозных и больных красногвардейцев и негде их разместить, власти мигом приберут особняк под свои нужды и тогда… — Он не смог подавить тяжёлого вздоха. — Действовать надо безотлагательно".

Коснувшись двумя пальцами козырька кожаной фуражки, Верховцев почтительно кивнул больному, приподнявшемуся на локте с заметным усилием:

— Смею представиться. Верховцев. Лев Соломонович.

Повернувшись к Гертруде, изобразил улыбку:

— Надеюсь, ждали.

— Да-да.

Он шагнул к ней, сняв фуражку, потянулся губами к её руке:

— Прибыл в ваше распоряжение.

— Ну уж так и в распоряжение… — изобразив смущение, та включилась в игру. — В гости, в гости! Мы вас, признаться, заждались.

— Дела, Гертруда Карловна. Куда нам без них. Впрочем, — Верховцев мельком глянул на часы, вскинув руку, — я вроде как было велено… — И обвёл обиталище больного внимательным взглядом.

— Проходите, Лев Соломонович, присаживайтесь. — Отступив к столу, тронула она спинку стула, развернув его к больному. — Мы так рады! Чаю?

— Не суетитесь, любезная Гертруда Карловна. — Он протянул ей увесистый свёрток и, по-хозяйски усевшись, аккуратно пристроил фуражку рядышком на столе звёздочкой к больному. — Тут вот, — небрежно махнул ладошкой, приоткрывая содержимое подарка, ещё покоившегося в руках женщины, — разберётесь… скромненькое наше, солдатское…