Шрифт:
— Ну, перебрал, перебрал… С кем не бывает. Чего ты завёлся, Соломоныч? Не знаешь меня? В горячке чего не вылетит… — Ксинафонтов закраснел физиономией, извиняться или каяться было не в его правилах. Притёртый к стенке, он ещё более злился.
А Верховцев продолжал, добиваясь своего:
— Никто не учил, не инструктировал Чернохвостова, как правильно поступать. Он ищет на пароходе неизвестное лицо, обрати внимание, — не известное никому, лишь приметы, а обнаруживает спрятанный труп. Чей? Кто убил? И никто ничего не знает…
— Ну это уж ты передёргиваешь, Соломоныч. Михалычу-то, верно, известно кого встретить было надо. Сколько готовились!
— Вам это сам Луговой сообщить изволил?
— Ну почему… Нет, конечно. Да я, ты знаешь, в этой операции и не задействован.
— А с чего ж вы взяли?
— Предполагаю. А как же председателю чека и не знать! Это от нас — молчок. И понятно. Важная персона. Сказано, его и пальцем не трогать, лишь сопроводить и наблюдение установить. Да что ты меня пытаешь, Соломоныч, ей-богу! Думаю, и Осинский не ведает.
— Ну так встретили или нет?
— Мне неведомо. Тут другая закавыка подвернулась. Михалыч с Осинским её распутывают.
— Час от часу не легче…
— Капитан парохода божится, что убитого в его каюте толком не знает. Чёртов хвост старика мутузил, мутузил на пароходе, до беспамятства довёл, валерьянкой еле отходили. Теперь Михалыч с Осинским бьются.
— Но как не знать? Чужак откуда? Куда свой механик с парохода подевался?
— Ты мне этих вопросов не сыпь. Капитан из наших, местных, а вот механик был то ли самарский родом, то ли саратовский и к тому запьянчуга. Вот он где-то на пристани там и канул. Напился, видать, и домой потянуло заглянуть. Он и загулял. А где искать? Пароход ждать не может. Подсунули капитану чужака, а тот вроде как и дела своего не знает. Шатался по палубе, а капитан за него вкалывал.
— А застрелил его кто? И почему?
— Ты не в себе, Соломоныч! Кабы кто знал, наши начальнички сейчас не тормошили бы старика. Только сомневаюсь, будет ли толк. Капитан ещё на пароходе от пинков чуть концы не отдал, и теперь врач из кабинета Михалыча не выходит.
— Большие неприятности ждут Якова Михалыча, если вдруг капитан приставится.
— Луговой сам едва Чёртого этого хвоста в расход не отправил. Арестовать приказал, но одумался, Осинский его отговорил. Пользы-то никакой. Отпустил.
— И где ж он теперь?
— А ты не слышал, когда по коридору проходил?
— Шум вроде какой-то.
— Шум?.. Выколачивает Чёртов хвост из команды признания. Отрабатывает.
— И тех забьёт.
— А шут с ними. Может, что-нибудь и добудет.
— Наговорят, чего и не было.
— Ну уж тут, как говорится… — развёл лапы Ксинафонтов.
Дверь распахнулась. Влетев с распахнутым воротом, Осинский, не говоря ни слова, пронёсся в свой кабинет, но, заметив Верховцева, приостановился на пороге:
— Зайдите, Лев Соломонович.
— Есть, — шагнул за ним тот.
— Вас что-то с утра…
— Виноват, Марк Эдуардович, задержался в порту. А потом переодеваться к себе забежал.
— Где задержались? В порту?
— Чернохвостов из начинающих? Решил проверить, подсказать…
— Подсказать? Это ж не ваше ли… Впрочем. Что теперь. Видели его?
— Не удалось.
— Натворил дел.
— Со мной тут мельком Игнат Ильич отчасти поделился…
— Я присаживаться не предлагаю, — перебил Осинский, низенький, юркий, как детская игрушка "волчок", он не стоял на месте, вечно куда-то спешил и теперь, нервно расхаживая вдоль стола, искоса бросал на Верховцева быстрые взгляды. — Вам, милейший, следует отправиться в губком партии.
Верховцев вскинул брови.
Подноготную своего начальника он изучил давно, с его же коротких высказываний в запальчивости — не в ладах с секретами, Осинский в гэпэу попал случайно, рекомендован губкомом, связь с партийцами не скрывал и не терял. В далёком дореволюционном прошлом — учитель мужской гимназии, арестант за чтение книжек марксистов в нелегальных кружках, комиссар на одном из кораблей Каспийской флотилии у Раскольникова [76] , ранение, госпиталь и губком — вот и вся его дорожка до конторы чекистов. Кричал он всегда, даже вполне в спокойном состоянии, по-другому уже не мог, но теперь он был заметно возбуждён.
76
Ф.Ф. Раскольников (1882–1939) — советский военный и государственный деятель; в революционном движении с 1910 г. (большевик), в ходе Октябрьской революции принимал участие в подавлении похода генерала Краснова на Петроград, участвовал в боях в Москве, в 1918 г. — комиссар Морского генерального штаба, член Реввоенсовета Восточного флота, с августа 1918 г. — командующий Волжской военной флотилией, с июня 1919 г. — командующий Каспийской флотилией, участвовал в обороне Царицына.
— Да-да, Лев Соломонович, в губком! Гость-то, которого ждали, кажется, прибыл, но мы его проворонили. Впрочем, ещё разбираться да разбираться! А вы поспешите. Я сейчас набросаю записку. Не дозвониться до губкома. Что уж там, не знаю.
Он так и не присел, нагнулся над столом и мигом настрочил пол-листа, свернув, сунул в конверт.
— К ответственному секретарю вряд ли попадёте, передайте товарищу Драчук Ольге Николаевне. Вы у неё бывали.
— Да-да. С вашими поручениями.
— Сообщите, что Луговой не смог дозвониться. Будет спрашивать — вам ничего не известно.