Шрифт:
— Не дядя, Женя, не дядя, а отец твой!..
— Да, отец! — выкрикнула Женя. — Отец мне завоевал свободную жизнь, отец построил мне школы и дворцы, отец оградит меня от грязных лап фашизма! Все — отец! Счастье, добытое тремя орденами отца, — оно мне, конечно, очень дорого! Но я не могу, не хочу быть иждивенкой. Я хочу сама отстаивать свое счастье, хочу быть достойной его! Вот почему я думаю, что будет со мной, если проклятые фашисты ворвутся в Чесменск, будут хватать и убивать советских людей..
— Замолчи, Женя, — дрогнувшим голосом остановила ее Соня.
Женя порывисто обняла подругу и прижалась щекой к ее груди.
— Тебе страшно? Не отказывайся, я понимаю. Милая Соня! Мне тоже страшно! Когда я подумаю, что в городском сквере будет разгуливать наглый чужеземец, сердце у меня леденеет. Я вчера лежала и думала: вдруг никто меня не посадит в вагон, не увезет в Ташкент, а останусь я в Чесменске, и придут фашисты, и схватят меня, как комсомолку, и будут пытать страшными, мучительными пытками. Когда я подумала обо всем этом, меня охватил ужас. Но я была неумолима, я шептала и приказывала себе: иди, иди! Ты — комсомолка, русская, а они — подлые захватчики, — ты сильнее их! И если бы я на самом деле шла со связанными руками навстречу этим бандитам, я победила бы! Но этот миг ощущения своего душевного превосходства над выродками — придет ли он ко мне в минуту действительной, невыдуманной опасности? Только тебе и никому больше — я говорю это, милая Соня!
Женя вздрогнула и крепче прежнего прижалась пылающей щекой к груди подруги.
— Если бы у меня была такая душа, как у тебя! — горячо откликнулась взволнованная Соня. — Тебе суждено летать, как орлу, высоко-высоко в синем небе! — Соня вздохнула. — Я сейчас довольна, что Аркадия пока не взяли в армию, а в душе, где-то в самом больном и нежном уголке, точит какой-то червячок: стыдись, ведь война, ты должна гордиться, что твой… твой любимый на фронте… А я не могу! Но я смогу, — после короткого молчания более твердо продолжала Соня. — Пусть мне не суждено взвиться в заоблачную высь, но над землей я поднимусь!
— О какой выси ты говоришь, Соня?
— О выси подвига. Ты способна на подвиг! Ты — удивительная, а я простая, обыкновенная…
— Скромница! — воскликнула Женя и расцеловала подругу. — Я завидую тебе, а ты, оказывается, завидуешь мне. Ох! — вдруг вскрикнула она. — Скоро ребята и девушки придут, а у нас в комнате черепки насыпаны…
Неистребимая, неунывающая юность! Так широка душа в эти светлые годы, так много чувств кипит в это время в сердце, что ты в одно и то же время готова и отдаваться любви, и жертвовать собой, и совершать подвиги, и плакать от горя, и смеяться от радости!..
— Где же Аркадий? — собрав осколки, спросила Женя.
— Разве он непременно должен быть здесь? — смутилась Соня.
— Да я бы его от себя никуда не пустила! Скажи, — лукаво подмигнула Женя подруге, — он… поцеловал тебя хоть раз?
— Чш-ш, Женька, замолчи! — краснея до ушей, зашептала Соня. — Кто-то идет!
Послышался громкий, уверенный стук, и почти тотчас же в дверях показался Вадим Сторман в полосатой матросской тельняшке. За ним вошел в своей неизменной бордовой тюбетейке Коля Шатило.
— Милые мои одноклассницы! — переступив порог, приветствовал девушек Вадим. — Везет мне: куда бы я ни пошел, в какие бы двери ни постучался — везде встречает меня нежная половина рода человеческого!
— Здравствуй, моряк с разбитого корыта! — смеясь, воскликнула Женя.
Сторман обернулся к своему приятелю.
— Я же тебе говорил, Коля, что они не нас мечтали видеть! Ты только посмотри на эту постную физиономию!
Вадим с лукавой улыбкой указал на Женю.
Соня подняла палец и прислушалась.
— Идут Саша и Аркадий! Цицерон, будь паинькой! Давайте встретим их хоровым приветствием!
Все быстро вскочили со своих мест.
— Можно войти? — раздался за дверями взволнованный голос.
Девушки недоуменно переглянулись.
Сначала вошел Щукин, а за ним как-то боком, неловко потупив голову, показался Костик Павловский. Он беглым взглядом окинул комнату и, заметив Женю, радостно улыбнулся ей.
— А-а! Многоуважаемый эстет! — приветствовал его Сторман, стаскивая с головы кепку и галантно раскланиваясь. — При виде вашей физиономии меня охватывают волнующие чувства, которые хочется выразить так: дорогу, люди, движется шикарное детище человечества!
— Женя! — воскликнул Костик, не обращая внимания на высокопарно-насмешливую тираду Вадима. — Как я рад тебя видеть!
Лицо у Жени стало холодным. Павловский растерянно оглянулся и смущенно заговорил:
— Здравствуйте, товарищи! Здравствуй, Коля! Здравствуй, Сонечка! Ты похорошела. А я пришел к старым друзьям. Вот привел меня Борис… Вы простите меня — и ты, Женя, и ты, Соня, и вы, Вадим и Коля! Я был неправ тогда… Очень неправ и…
Павловский растерянно замолчал.
— Ну, что же мы все стоим, как статуи! — спохватилась Соня. — Садитесь! Хотите печенья? Сейчас будет готов чай! Да садитесь же! Женя, Вадим, Боря, Николай и ты, Костик…