Шрифт:
— Да я… Меня… Я и Борис…
— Саша, Костик пришел со мною! — вмешался Щукин. — Он хочет извиниться… Он понял свою ошибку, и я думаю, что больше нет причин для ссоры.
— В самом деле ты думаешь это, Костик?
— Да, Саша! Я хочу помириться. Я виноват… Мне очень тяжело…
Пуговица, которую Павловский ожесточенно крутил, оторвалась, и он, недоуменно посмотрев на нее, сунул ее в карман.
«Как я унижаюсь! Позор!»
— Прежде чем мириться, нужно извиниться, — резко сказал Золотарев.
Шурочка схватила Семена за руку.
— С Павловским говорит Саша!
— Я хочу помириться! — громче, дрожащим голосом повторил Костик. — Извините, ребята, за мое… за мое поведение…
Он замолчал, но, овладев собой, безжалостно продолжал:
— Потому что один, без вас, я жалок, как глупая овца, отбившаяся от родного стада.
— Браво! — вскрикнул Вадим. — Вот это меткое сравнение. Хвалю тебя, Костик.
— Только не овца, а самоуверенный баран, — вполголоса заметил Золотарев.
Саша неодобрительно взглянул на Семена.
— Как тебе не стыдно, Сема! — гневно воскликнула Шурочка, дернув Золотарева за руку.
— Ничего, ничего, Шурочка, — сдавленным голосом проговорил Павловский. — Я все стерплю. Мне ведь и положено терпеть: я виноват перед вами… перед ним. Я еще раз повторяю, что жить вне коллектива, как отщепенец, я не могу. Это не жизнь! Даю вам слово: я исправлюсь, только простите меня!
Александр шагнул к Павловскому.
— Я знал, что ты вернешься к нам! Вот тебе моя рука, Костик!
Павловский схватил его руку и крепко пожал.
— Аркадий! — обратился Саша к Юкову. — Помирись с Костиком.
Аркадий хмуро и недовольно протянул руку.
«Мы — враги! Мы по-прежнему враги!» — подумал Костик, взглянув в лицо Юкова.
Шурочка схватила Семена за руку и подтолкнула к Павловскому.
— Ну, довольно дуться друг на друга, — прикрикнула она, соединяя две руки: дрожащую — Костика и негнущуюся — Семена. — Я ведь знаю, что у вас давнишняя детская дружба. Ты разбил, растоптал ее, Костик! Я понимаю Семена: он обижен этим до глубины души. Я немного старше вас и немного лучше понимаю, что значит получить оскорбление от лучшего друга… Но я думаю, что для Семена не унижение, а гордость принять твою руку: ведь ты признаешь, что был неправ. Я еще раз прошу тебя, Семен, — обратилась она к Золотареву, с нежной требовательностью глядя на него, — помирись с Костиком, ну!
— Что ж… — проговорил Семен и, пожав руку Павловскому, с глазами, застланными влажным туманом, торопливо отошел к окну.
Дверь в комнату резко распахнулась, и влетела Нина Яблочкина, как всегда, запыхавшаяся, стремительная в движениях. В течение нескольких секунд она выпалила десятка два слов, обращаясь то к одной подруге, то к другой.
— Откачивайте! Захлебнулась! — бросился к ней Вадим Сторман, делая вид, что собирается производить искусственное дыхание.
— Ничего мы не поняли, Ниночка! — развела руками Соня. — У тебя пулеметные темпы разговора…
— Фу! Да вон же, смотрите! — крикнула Нина, указывая на лестницу.
Под руку с Наташей Завязальской шел стройный военный — в новенькой гимнастерке, в форменных брюках, заправленных в армейские сапоги. Военный, нагнувшись, что-то шептал девушке, и лица его не было видно. Только войдя в комнату, он сдвинул набекрень пилотку с красной звездой, и все узнали Ваню Лаврентьева, Робеспьера Ленинской школы.
— Ваня! — крикнул Никитин и бросился обнимать товарища.
— Ребята! Забежал я только на полчаса. Сегодня Чесменская добровольческая дивизия отправляется на фронт!
Ваня горячо жал тянувшиеся к нему руки товарищей. Заплаканная, но гордая Наташа льнула к его плечу.
— Командир не хотел пускать: скоро погрузка… Но я так просил, что он не мог отказать, — рассказывал Ваня. — Наши ребята так и рвутся в бой! Дадим фашистам пить!
— Эх, повезло тебе! — хлопнул по плечу Вани Аркадий. — Ну, вот что, мы тебя просим: скажи своим ребятам, чтобы они и за нас постарались, отпустили фашистам и нашу порцию. Да пусть не беспокоятся: мы тоже скоро в строй встанем.
— Обязательно передам, Аркадий! И сам постараюсь. Ярости во мне… Ох, сколько во мне ярости! Слышали? Немцы Львов заняли.
Женя ахнула.
— Скверно, конечно, — продолжал Ваня, — но… — Это «но» он произнес бодро, решительно, уверенно. — Но возьмем Львов обратно, обязательно возьмем!
— Ребята! — Саша в знак внимания поднял руку. Тревожно оживленный говор смолк.
Ваня с прильнувшей к его плечу Наташей, сжавший кулаки Аркадий, стиснувший зубы Сторман, горько закусившая губу Женя, строгая Соня, серьезный Борис и затаившая дыхание Шурочка, вздрагивающий от возбуждения Коля Шатило и растерянный Костик — все смотрели на Никитина.