Кузовкова подплыла сзади и засопела:

– Слышь, девка, морду-то от меня не вороти. Хоть тебя и сам управхоз привёл, а хозяйничать в квартире не смей. Понаедут тут всякие, а ты потом керосин прячь, чтоб не отлили.

– Не нужен мне ваш керосин, – не выдержала Катя, – и квартира не нужна. Я отсюда при первой возможности уеду. Устроюсь на работу и уеду.

В ответ Анна Павловна высморкалась в полотенце на своём плече и внезапно запела елейным голоском:

– Ну, хозяйничай девонька, хозяйничай. Надо соли, бери, не стесняйся. Мой столик у самого окошка стоит.

Поражённая переменой Катя резко обернулась и увидела в дверях Егора Андреевича. Устало ссутулившись, он одной рукой опирался о косяк, словно его не держали ноги.

– Катерина, быстренько пей чай и собирайся. Дело есть. Поручаю тебе организовать местных ребят на сбор бутылок.

– Каких бутылок? – не поняла Катя. – Зачем бутылки?

Егор Андреевич выпрямился:

– Получен приказ Ленгорисполкома собирать пустые бутылки, чтобы заливать их горючей смесью и отправлять на фронт. Слыхала про «коктейль Молотова»?

Катя кивнула.

– Вот то-то и оно. Иди, ремонтируй ящики и принимай то, что пионеры натаскают. Объявления развешены.

Во дворе стоял стук, а груда поломанных ящиков возвышалась до окон первого этажа. В открытой форточке маячил дымчатый кот, взиравший на безобразие с явным отвращением.

Егор Андреевич сокрушённо развёл руками:

– Магазины отдают только поломанные ящики, у них возврат на базу. Ящики нынче тоже стратегический объект, так что придётся самим расстараться на починке. Вон, один работник уже брошен на прорыв.

Вихрастый мальчишка в голубой рубашке с красным галстуком с размаху всадил гвоздь и горделиво оглянулся:

– Видели, товарищ управхоз, как я умею? А вы говорили – не справлюсь.

Мальчишка был румяный, рыжий, весь усыпанный огненными веснушками.

Катя сразу решила, что он похож на колобка, убежавшего от дедушки с бабушкой.

В знак одобрения Егор Андреевич поднял большой палец и сказал:

– Вот тебе, Сенька, начальница. Выдай ей молоток.

– Егор Андреевич, – подлив в голос ехидных ноток, протянул Сенька, – да разве же девчонка сумеет?

– А ты научи, – нахмурился Егор Андреевич, – и в целом покажи Катерине, что тут у нас во дворе и где. Возьми, как говорится, над ней пионерское шефство. Не зря же ты галстук надел.

Обречённо повесив голову, паренёк протянул Кате молоток и указал на ящичек с гвоздями:

– Бери, заколачивай. Гвоздик туда, гвоздик сюда. А то скоро ребята бутылки принесут, а у нас ставить некуда.

Катя усмехнулась: ну, держись, Сенька, сейчас ты у меня поплывёшь в дрейф, как Папанин на льдине. Заколачивать гвозди она умела виртуозно, спасибо соседу-плотнику дяде Савелию. Однажды в Новинке был выигран спор с мальчишками, кто быстрее забьёт сто гвоздей. Проигравший выколачивал гвозди обратно. Работать гвоздодёром ей не пришлось, а мальчишки с тех пор всегда поглядывали на неё уважительно.

Попробовав молоток на вес – тяжеловат, но обойдусь, Катя поставила в ряд пять гвоздиков, и не дожидаясь пока они упадут, короткими взмахами забила их по самую шляпку. Как пулемётную очередь выстрелила.

– Ловка девка! – уважительно сказал Егор Андреевич и поцокал языком. – Ловка.

– Здорово! А меня научишь? – Она увидела, что у Сеньки от восторга перехватило дыхание, а глаза блеснули неподдельным азартом.

– Научу, когда половину ящиков починим.

Оседлав скамейку, Катя положила рейки крест-накрест. Удар, ещё удар. Готово.

Ей нравилось чувствовать силу руки и тяжесть молотка, который играючи повинуется движениям мускулов.

Работа спорилась, и под весёлый перестук ненадолго забывалось, что идёт война, в небе висят толстопузые дирижабли, а запасы продуктов подходят к концу.

Складывая ящики штабелем, Катя подумала, что в старости обязательно вспомнит этот день с неярким солнышком, ленинградский двор, вихрастого Сеньку и толстого серого кота на окне. Отложив молоток, она специально взглянула на кота пристальнее, силясь запечатлеть в памяти его полосатую сущность.

Из раскрытого окна полился мотив фокстрота, и Катя совсем пришла в хорошее расположение духа, когда во двор вошёл парень лет двадцати.

– Ей, работнички, где тут у вас управдом?

Никогда прежде она не видела у ребят такой улыбки – ясной и в то же время чуть-чуть застенчивой. Кате почудилось, что она на миг оказалась в своей Новинке, таким родным вдруг увиделся ей этот незнакомый парень в светлой рубахе, небрежно заправленной в чёрные брюки.

Вместо гвоздя она стукнула молотком себе по ногтю, сунула палец в рот, да так и застыла, понимая, что со стороны выглядит полной дурёхой.