– Зачем? – неожиданно услышал он спокойный голос.

Арина стояла посреди комнаты, держа флакончик таблеток в руке… И удивленно на него смотрела. Пот крупными каплями стекал с его лба. Подушка была мокрой, одеяло скомкано. Она снова посмотрела на флакончик, спокойно его перевернула, и оттуда выпала таблетка. Арина улыбнулась, положила ее в рот, запила водой, на мгновение задумалась и прыгнула в кровать.

– Вставай, дурачок! Весь день проспишь! Ну, вставай же!.. Петр! Мой Петр. Вставай! Какие глупости тебе снились, пока я была в ванной?

Арина утерла ладонью его лоб и села рядом. Подумав немного, сказала:

– Ты знаешь – это чудо-таблетки!.. В первые дни я не верила… Ну,… не совсем верила, – поправилась она, – но они чудо. Я не знала, что за такое короткое время почувствую себя снова такой… Просто, можно сойти с ума.

И ударила кулаками ему в грудь.

– Ну, что ты? Давай, вставай! Что ты смотришь так на меня?

А он уставился на Арину и не мог вымолвить ни слова. Он опешил. Уже не узнавал ее. Неужели чудеса бывают? Неужели такое возможно? Смотрел и не понимал, видел ее красивое помолодевшее лицо, вспоминал вчерашний день, жуткую гору, волшебный вечер и ночь. Улыбался и молчал, а голова шла кругом…

Конечно, он ей не поверил. Поверить в такое было трудно, невозможно. Такому не было объяснения! Теперь Петр каждый день украдкой вглядывался в ее лицо, в эти глаза, когда Арина брала в руки флакон. В такие минуты ему казалось, что снова слышит звук песка. Тот шуршал и сносил минуты и часы ее жизни в пустоту. Особенно тяжело было на горе, где трение лыж о снег напоминало ему об этом. Он думал, что сошел с ума и каждое утро смотрел на нее, затаив дыхание. Он искал подтверждение, надеясь на чудесное спасение, но не верил. А таблеток оставалось все меньше и меньше – 27…25…23 – волшебных, бесполезных таблеток в стеклянном флаконе, а дальше…

Если верить в это, значит жить нужно с верой. Как просто! Верить и все! Но этого недостаточно! Одной верой не повернешь время, не излечишься от болезни, которая гложет тело, забирая годы жизни. А ты просто сидишь и веришь… Миллионы верят, но все для них кончается так же, как и для прочих. А, если не верить – тогда, как жить? Таблеток оставалось всего 23.

Пять дней они провели на горе, все эти пять дней он наблюдал за тем, как она прикасалась к заветному флакончику, удлиняя жизнь, и не знал, что подумать. Проще настраиваться на худшее, а потом получить невероятное избавление как подарок судьбы. Хуже, если веришь, но потом неожиданно оказываешься у края пропасти и понимаешь, что к этому не готов. Лучше готовиться к худшему. Тогда за что держаться? Каждый день ждать неминуемого исхода, мучиться, бояться? Находиться в плену у дикого страха за нее и за себя. Но третьего не дано. Можно закрыть глаза – просто жить, зная, что эта жизнь бесконечна, а в конце ждет счастливый конец, исход. А можно влачить жизнь, отравляя ее этим страхом. И сколько бы тебе не осталось, дней, часов, может быть, лет, будешь бояться и ждать конца. Так можно сойти с ума. Уж лучше покончить сразу… Нет! Этого не будет никогда!

И вспомнил, сколько весил тот крест, и человека вспомнил, который знал, куда несет его, но продолжал идти. О чем Он думал в последние минуты? Застилал ли его разум невыносимый ужас или Он держался за что-то еще? За свой крест? Парадокс…

И еще понял удивительную вещь. Он не узнавал Арину. Словно видел ее впервые или не видел многие годы, а теперь встретился и знакомился заново. Она ему очень нравилась. Нравилась – это не точное определение. Было что-то еще. Арина была ему интересна! Невероятно интересна! Каждый день на горе, на заснеженных дорожках, в кафе или в номере отеля он проводил время с совершенно незнакомым человеком. И если не думал о неминуемом, о том, что ждет ее, не жалел – непреодолимая сила тянула к ней.

Жалость – разрушительна. Она низводит то хрупкое, человеческое к самым простым телесным переживаниям, стирая неуловимое. Пожалуй, нужно научиться жалеть так, чтобы не разрушать то, что есть. Просто жить себе, отдавая великую дань этой жалости, но не показывая виду. Не унижать человека, который достоин большего. А жалость всегда будет где-то рядом, не исчезнет. Только пусть она останется со своим двойником – страхом. И пусть эти двое не отравляют жизнь…

– У тебя мозги еще не закипели? – услышал он ее веселый голос.

– О чем мы изволили столько времени сосредоточенно думать? Я сейчас усну!

А они уже долгое время плелись по дороге, спускаясь с Альпийских гор, и прекрасные виды открывались их взорам: бескрайние зеленые холмы, поля, покрытые травой и кустарниками, маленькие деревушки и замки, крошечные речушки. Солнце ярко освещало дорогу, и Франция расстилалась перед глазами во всем своем великолепии. Здесь не было зимы. Да и не нужна была эта зима. Только яркое солнце, высокое небо и поля, зеленеющие травой…

– Останови, я сяду за руль! – заявила она.

В последние дни в ней было столько необузданной энергии, что трудно было поверить в неизлечимую болезнь. Ее настроение, сумасшедшие выходки, катание по самым крутым склонам, взгляд этих синих глаз, которые смотрели на него, когда они оставались в номере – все это не укладывалось в голове. Это был фонтан, который сверкал, низвергаясь фейерверком струй, излучая силу, мощь и дикий восторг. Трудно было не поддаться ее настроению. Арина сходила с ума. Это была женщина…, нет, ребенок, который выдумывал все новые игрушки и развлечения, а он выполнял ее прихоти и капризы. И наконец, испугавшись за жену, на пятый день безумия на горе, решил спустить ее немного ниже и больше не рисковать. Арина сходила с ума…